— ...понимаешь... я пошел с чайником... воды набрать, а они стоят, пьют... а рога! Вот такие... один голову поднял... а вода с морды капает, понимаешь?.. капает...
Я не понимал - ну чего особенного, конечно, капает, если голову поднял. Иван Лексаныч смотрел на меня недоуменно:
— Не понимаешь?.. ну... я смотрю, а у него с морды... вода капает!
И возбужденной, подпрыгивающей рысцой, все еще с чайником, побежал снова к реке. Олени, конечно, убежали при первых же раскатах Лексанычева шепота.
Родился он в деревне. Помнит разруху, коллективизацию, индустриализацию. Выучился на шофера. В самом начале войны, на западной границе под городом Лида, попал в плен. За четыре года успел познакомиться со многими немецкими лагерями, объехал половину Германии.
— Знаешь, чем у них насыпь насыпают на железных дорогах?.. Гравием? - Нет, это у нас гравием, а у них - балласт... Вот, мы этот балласт и били... Чуть только вздохнешь, сразу немец: "Шнель, шнель, руссише швайн! Шталин арбайтен гут, дойч арбайтен гут нихт!" Подойдет и ударит ладошкой по лицу... И не скажешь ничего, только подумаешь: "Ах ты, зверюга ты этакая".
В сорок пятом Ивана Лексаныча освободили американцы, и он чуть не стал "гражданином мира", да повезло, вернулся домой. Снова работал шофером, колесил по Москве и Подмосковью, потом начал ездить в дальние рейсы. Понравилось. Перешел в экспедиционную автобазу и с тех пор побывал не в одном конце Советского Союза.
В этом году он работал в нашей экспедиции, ездил в окрестностях Петропавловска. И надо же было случиться с ним той самой беде, после которой он попал к нам.
Высокий, сильный, с рельефным, как у римского воина, корпусом, неторопливый и неуклюжий, он никак не производил впечатления пятидесятилетнего. Порядочно косолапый, он, как и все шоферы, не любил ходить.
— Ну что, я в день ведь больше километра никогда не ходил. Все время на машине. Только что после работы, если куда пойдешь - в кино там или еще куда-нибудь... и тоже ведь идешь не спеша, культурным шагом... не как вы носитесь как угорелые.
К тому, что у нас бывают и тяжелые переходы, Иван Лексаныч относился с философским спокойствием:
— Ну что же, надо ведь побывать и в трудностях...
На лагере Иван Лексаныч оказался незаменимым. Хотя до этого ему и не приходилось часто варить, он очень быстро освоил наше несложное меню. Так же быстро он вспомнил старую деревенскую науку обращения с лошадьми, а может быть, он ее и не забывал никогда. Седлать, вьючить, путать, треножить, чем и когда кормить и поить коней - этому Ивана Лексаныча учить не приходилось. Починить седло, насадить топор, зашить сапоги - он умел и все это, и многое другое. То он рассказывал ребятам, как цыгане коней воруют, и учил делать из веревки уздечку, то объяснял, какое топорище лучше для плотника, а какое - для лесоруба. Когда на лагере оставались дежурить ребята, они вечно что-то забывали, не успевали. А у Ивана Лексаныча всегда вовремя был готов ужин, на месте кони, и все заботливо убрано, если начинался дождь. Иногда он набирал грибов, пока мы были в маршруте, варил кисель или варенье из голубицы и жимолости.
