После этого визита теща решила выдать Лелю замуж.
Валентина Сергеевна приметила Тишкина давно. Собрала сведения, а потом обнаружила неожиданно, что Леля относится к браку с Тишкиным, может быть, несколько брезгливо, но так, почти равнодушно.
Свадьбу сыграли в ресторане. Гости были все больше вальяжные, в дорогом, но не слишком модном. Посуды набили рублей на триста пятьдесят. Требовали баян. Настоящий будто бы цыган с гитарой и в поддевке пел лично Тишкину в ухо, а тещу в знак особого расположения больно ущипнул и спел «На последнюю да на пятерку», глядя страстными, подведенными очами ей точно в переносицу. К концу вечера, правда, завели те же частушки, но «Ифигению» не поминали, больше шептались по углам. Морду набили только какому-то одному, плюгавому, да и то за дело. За какое — лучше не вспоминать… И дом, где поселилась в радости и довольстве дочь с Тишкиным, теще нравился: солидный, в лифте стулья, потолки за четыре метра. Умел жить Тишкин, клоп волосатый!
— Ну что? — спросила теща. — Должен быть?
— По-моему, да, — Леля рухнула на диван, — ужас!
— Избил хоть как следует?
— Один раз ударил! Трус! На коленках ползал!
— Должен приехать тогда? Да я его сейчас еще подзавела. Жалко, бил мало… ой! Ты не обижайся, дочк! Ну… лучше бы синяки. Все взяла?
— А где… Василий Яковлевич? — в дверь собрался войти отчим.
— Кто?! А? Пока не приехал. Чего не спишь?
— Я спал. А тут стали вы кричать: клоп, клоп! Вот я и спрашиваю.
— Да не приедет он. Спать иди.
— А завтра? — он смотрел исподлобья, и его оплывшее, со смазанными чертами лицо вроде бы ничего и не выражало. Очки висели чуть ли не ниже носа.
— Завтра будет день опять. Баю-бай!
Отчим заглянул Леле в лицо. Ничего больше не сказал. Вышел.
— Не, этот до пенсии не доживет, — кивнула отчиму вслед Валентина Сергеевна, — дочертился… а ты раздевайся быстрей! Ехать ему минут двадцать со сборами! Ложись в постель как следует! Не вскакивай потом! Слышь?! Давай я это спрячу.
Леля стояла у зеркала. Просторное зеркало размыло фон, оставив Лелю одну в центре слепящего облака (пустыня? скатерть на столе?). Древнеегипетский скульптор стер все лишнее, оставив литую точность бронзовой статуэтки, а какой-то нынешний гений (Леля отошла в сторону, на темный фон) бросил прерывистый серебряный контур, допустив к соавторству любого, кто захочет закончить рисунок лучом воображения. Или это люстра очертила Лелину фигурку?
— Что? Может, будет синяк?
— Да нет. Как же он ползал передо мной!
