Таким образом, становится ясно, что художественные наклонности у женщины не поощрялись и в XIX веке, подытожила я, захлопнув мистера Оскара Браунинга. Напротив, ее осаживали, обрывали, отвергали. Все силы у нее уходили на то, чтобы доказывать и опровергать. Здесь мы вновь сталкиваемся с интереснейшим мужским комплексом, который так влияет на жизнь женщин, – нутряной потребностью превосходить: важно даже не то, что ОНА неполноценна, а то, что ОН – главный. Это заставляет его стоять стражем на защите искусств, политики и прочих аспектов жизни, даже если угрозы его положению никакой, а просительница унижена и послушна. Даже леди Бессборо, страстно увлеченная политикой, смиренно склоняет голову и пишет лорду Грэнвиллу Ливсон-Говеру: «…несмотря на мою страсть к политике и беспрестанные рассуждения о ней, я совершенно согласна с вами, что женщине не пристало вмешиваться в такие дела, а дозволяется лишь высказывать свое мнение (если к ней обращаются)». Далее она употребляет свой энтузиазм там, где он не встретит никаких противоречий, а именно – на рассуждения о важнейшем событии, первой речи лорда Грэнвилла в Палате общин. Странное дело, подумала я. История мужского противостояния женской эмансипации оказывается чуть ли не интереснее самой эмансипации. Если бы какая-нибудь студентка Гертона или Ньюнхема собрала примеры и вывела из этого теорию, могла бы получиться небезынтересная книга – вот только студентке потребовались бы толстые перчатки и золотой судебный барьер.
Теперь это кажется забавным, а тогда все было серьезно. Мы собираем подобные высказывания под грифом «чепуха», чтобы посмеяться с друзьями летним вечером, а некогда они вызывали слезы. Многие ваши бабушки и прабабушки заливались слезами, а Флоренс Найтингейл и вовсе стонала в агонии. Кроме того, вам-то хорошо – вы получили образование, у вас есть своя комната (или хотя бы спальня), и вы вольны утверждать, что подлинный талант выше подобных обвинений и не должен обращать на них внимания. К сожалению, именно талантливые люди больше всего считаются с чужим мнением. Вспомните Китса. Вспомните, что значится на его могиле[14]. Подумайте о Теннисоне – впрочем, к чему искать подтверждения неопровержимому факту: творческие люди зависимы от общества. Литература усеяна костями тех, кого слишком задевали чужие слова.
Возвращаясь к исходному вопросу о том, какое все же состояние духа подходит для творчества, я подумала, что подобная чувствительность вдвойне плоха тем, что для абсолютного высвобождения творческого потока разум должен раскалиться добела и сиять подобно шекспировскому, когда тот писал «Антония и Клеопатру». Не должно быть никаких препятствий, никаких инородных примесей.
