Хотя мы и утверждаем, что ничего не знаем о шекспировском разуме, самими этими словами мы уже высказываемся о нем определенным образом. Возможно, мы так мало знаем о Шекспире потому, что он скрывал от нас свои горести, обиды и антипатии – в отличие от Джона Донна, Бена Джонсона или Мильтона. Внезапные откровения не напоминают нам об авторе. Стремление протестовать, поучать, жаловаться, сводить счеты, призывать мир в свидетели своему несчастью – все перегорело в его творческом пламени. Потому и поэзия льется из него свободно и беспрепятственно. Если кто и сумел выразить себя полностью, то это был Шекспир. Если чей разум когда-либо и полыхал свободно, то – Шекспира. И я вновь обернулась к книжным полкам.
В XVI веке невозможно было найти женщину в подобном состоянии разума. Вспомните хотя бы елизаветинские надгробия с коленопреклоненными младенцами, ранние смерти, темные душные комнаты, и вы поймете, что женщины просто не могли тогда писать стихи. Возможно, впоследствии какая-нибудь важная леди могла бы воспользоваться сравнительной свободой и привилегиями своего положения и рискнуть опубликовать что-нибудь под своим именем и прослыть чудовищем в глазах общества. Мужчины, конечно, не снобы, продолжала я, тщательно открещиваясь от «проклятого феминизма» мисс Ребекки Уэст, и они, как правило, сочувственно относились к попыткам благородной дамы писать стихи. Можно предположить, что титулованная леди встречала на своем пути больше одобрения, чем досталось бы в то время неизвестной мисс Остин или мисс Бронте. Но в то же время ее наверняка терзали страх и гнев и в стихах ее были бы заметны эти терзания. Я взяла томик стихов леди Уинчилси. Она родилась в 1661 году, благородного происхождения, вышла замуж за аристократа, детей не было. Она писала стихи, и с первых строк видно, как возмущает ее положение женщин.
О, как бессильных нас удерживают своды
Образования – сильнее, чем Природы;
Нам воли не дают выпестывать свой ум,
Чтоб он остался тих, приличен и угрюм.
А если кто-нибудь свою разрушит крышу,
Всей силою души стремясь подняться выше,
Противники тотчас придут на всех парах,
Надежду придушив, раздув смертельный страх
[15].
Очевидно, что ее разум отнюдь не «переплавил все препоны». Напротив, ее терзает горечь и ненависть. Человечество раскололось для нее на два лагеря. Мужчины – враждебное племя, их ненавидят и боятся, поскольку они могут запретить ей творить.
Увы! та женщина, что за перо берется,
