Так я размышляла, попивая кофе, ломая хлеб и разглядывая прохожих за окном. Зеркало это совершенно необходимо, поскольку оно дает заряд бодрости, стимулирует нервную систему. Забери его у мужчины, и он умрет, словно кокаинист без своего наркотика. Добрая половина прохожих торопится на работу, пребывая в плену подобной иллюзии. В ее благожелательных лучах они надевают по утрам плащ и шляпу и начинают день в приятной уверенности, что их ждут повсюду, включая чаепитие у мисс Смит. Перед тем как войти в комнату, они говорят себе – да, я важнее доброй половины гостей, а потому обращаются к присутствующим с таким апломбом, такой самонадеянностью, какие производят сильное впечатление на общество и приводят к появлению любопытных мысленных пометок.
Но эти размышления о рискованной и увлекательной теме психологии противоположного пола – надеюсь, вы займетесь ею, когда у вас будет пятьсот фунтов в год, – были прерваны появлением счета. Пять шиллингов и девять пенсов. Я дала официанту десятишиллинговую купюру, и он ушел за сдачей. В сумочке у меня была еще одна купюра в десять шиллингов: я обратила на это внимание, поскольку меня все еще изумляет способность моей сумочки производить на свет десятишиллинговые купюры. Откроешь сумочку, а десять шиллингов тут как тут. Общество дает мне курятину и кофе, кровать и крышу над головой, и все это взамен на какие-то бумажки, которые оставила мне тетка – исключительно потому, что мы с ней тезки.
Моя тетка Мэри Битон погибла, упав с лошади, когда выехала на прогулку по Бомбею. Вести о наследстве настигли меня одновременно с принятием закона о голосовании женщин. В почтовом ящике обнаружилось письмо от поверенного, где сообщалось, что тетка оставила мне ренту в пятьсот фунтов в год – пожизненно. Из этих двух событий (закон и наследство) мое наследство представлялось куда более важным. До того я зарабатывала на жизнь случайными статьями в газетах – свадьба тут, ослиная выставка там. Надписывала конверты, читала старым леди, мастерила искусственные цветы, учила детишек алфавиту – это основные занятия, которые были доступны женщинам до 1918 года. Боюсь, что нет нужды описывать, как тяжела была эта работа – вы знаете женщин, которые так жили, или как сложно было сводить концы с концами – вы сами через это прошли. Но куда хуже яд, который отравляет меня до сих пор, – память о страхе и горечи, преследовавших меня тогда. Начать с того, что приходилось заниматься нелюбимой работой и вынужденно пресмыкаться и раболепствовать на ней – это может быть и необязательно, но кажется, что не повредит, а ставки слишком высоки, чтобы рисковать. Приходилось скрывать свой единственный дар, пусть небольшой, но дорогой мне, и он постепенно умирал, а вместе с ним – моя душа: словно ржа губила весенние цветы и точила сердцевину дерева.
