Я безошибочно вспомнила ту книгу, ту фразу, которая пробудила демона: утверждение профессора об умственной, моральной и физической неполноценности женщин. Сердце мое заколотилось. Щеки запылали. Меня охватил гнев. В этом нет ничего удивительного. Кому приятно слышать, что его считают неполноценным по сравнению с каким-то одышливым небритым юнцом (я глянула на своего соседа) в дешевом галстуке. Есть же, в конце концов, дурацкая гордость. Таковы уж люди, решила я, и стала рисовать колеса и круги поверх сердитого профессора, пока он не стал напоминать пылающий куст или огненную комету, а главное – утратил всякое сходство с человеком. Теперь это было просто чучело, пылающее на вершине Хэмпстед-Хит. Получив объяснение, мой гнев утих, но любопытство осталось. Почему же злятся профессора? В чем причина их гнева? Во всех этих книгах присутствовали эмоции. Эти эмоции выражались во многих формах: сатира, сентиментальность, любопытство, упреки. Но присутствовало и еще кое-что, порой неуловимое. Я назвала это гневом. Но этот гнев пробирался в тексты подпольно и смешивался с остальными эмоциями. Глядя на его странные последствия, можно было заключить, что это гнев завуалированный и многогранный, а вовсе не простой и честный.
В любом случае мне эти книги ни к чему, думала я, глядя на стопку на столе. С научной точки зрения они бесполезны, хотя с человеческой в них полно всего назидательного, интересного, скучного, а также содержится ряд довольно странных фактов о традициях на островах Фиджи. Они залиты алым светом эмоций, а не белым светом истины. Поэтому их надо вернуть библиотекарю – пусть встанут обратно в ячейки этого гигантского улья. За все утро мне удалось выудить один полезный факт – наличие гнева. Все эти профессора (я мысленно скомкала их) на что-то сердились. Но на что же, размышляла я, вернув книги, стоя среди колонн, голубей и доисторических каноэ, на что они сердятся? Размышляя над этим, я зашагала прочь в поисках обеда. Какова же истинная природа их – назовем это так – гнева? Эту загадку можно было обдумывать в ожидании обеда в маленьком ресторанчике поблизости от Британского музея.
Один из предыдущих посетителей оставил на стуле вечернюю газету, и я лениво просматривала заголовки. По странице змеились крупные буквы: кто-то сорвал большой куш в Южной Африке. Буквы поменьше сообщали, что сэр Остин Чемберлен прибыл в Женеву. В подвале нашли тесак с человеческими волосами на лезвии. Господин судья высказался о женском бесстыдстве в связи с делами о разводах. В газете встречались и новости поменьше. Киноактрису спустили с калифорнийской скалы и подвесили в воздухе. Завтра обещали туман. Любой проезжий гость с другой планеты по этим обрывочным сведениям определил бы, что в Англии царит абсолютный патриархат. Невозможно не заметить полного засилья профессора. Он захватил власть, деньги, все рычаги влияния. Ему принадлежала газета, ее редактор и заместитель этого редактора. Он был министром иностранных дел и судьей. Он играл в крикет, владел скакунами и яхтами. Возглавлял компанию, выплачивавшую держателям акций двести процентов. Завещал миллионы фунтов благотворительным фондам и колледжам, которые сам же и возглавлял. Подвесил киноактрису в воздухе. Он определит, принадлежат ли волосы на тесаке человеку, оправдает или обвинит преступника и повесит его – или же отпустит. Всё, кроме тумана, подчиняется ему. И он в ярости. Это было понятно из того, что он писал о женщинах, – читая его, вы думали не о предмете его рассуждений, а о нем самом. Когда автор излагает аргументы бесстрастно, он думает лишь о предмете своей речи, и читатель вслед за ним думает о том же. Если бы профессор писал о женщинах бесстрастно, подобрал бы неопровержимые доказательства и ничем не дал бы понять, что один вывод кажется ему предпочтительнее другого, то и читатели бы не разгневались. Они приняли бы высказанное как факт – ведь мы же не спорим с тем, что горошек зеленый, а канарейка желтая. Что ж поделать, сказала бы я. Но я разгневалась именно потому, что гневался он. И все же странно, что человек, наделенный такой властью, чем-то недоволен, думала я, листая газету. Или же гнев – это его приспешник, мелкий демон на побегушках у власти? К примеру, богачи часто гневаются, поскольку подозревают, что бедняки хотят обобрать их. Профессора – или, вернее, патриархи, – возможно, гневаются по этой же причине, но лишь частично.
