— Плевал я на общину! — с ухмылкой заявил Гробовщик. — А папа тебя в самом деле ищет, мой мальчик. Не жалеет деньжат. А сам не отходит от телефона. Телефон у него в кабинете. Все три дня он прямо прикован к нему. Ждет, когда ему предложат выкуп. Не дождется дряхлая голуба Епифан. Ай-ай-ай, жалко папу. Вместо выкупа мой снайпер предложит ему пулю в лоб! Как тебе такой расклад? А, Платоша? Что замолчал?
Платон и в самом деле ничего не мог сказать, потому что задыхался от боли и безысходности.
— Не переживай, — успокоил тот, — батьку твоего похороню по первому классу. Чего не обещаю тебе. Слишком большая возня может навредить. Тебя мы просто сбросим в шахту и посыпем кое-чем. Глядишь, через денька два-три даже косточек не останется! —
Он тихо, невесело рассмеялся, а Платон понял теперь, откуда химический запах. В окрестностях города много заброшенных шахт. Люди пропадают бесследно.
— О жене и детях я тоже позабочусь, — продолжал с ухмылкой Гробовщик. — Скоро свидитесь. Обещаю.
Сказав это, он сделал знак своим людям, чтобы те принимались за работу, а сам повернулся и вальяжно, не торопясь направился к джипу.
— Будь ты проклят! — из последних сил заорал Платон, но голос подвел, сорвался, превратив предсмертные слова в неразборчивый хрип.
Его подхватили знакомые руки детины и поволокли прочь от горящих фар. Из света во тьму. Он больше не сопротивлялся. Стал насвистывать «Гуд-бай, Америка!». Назло им всем. Сзади плелся коротышка-неандерталец и волок за собой два тяжелых белых мешка. Заработал мотор джипа. Обыденно и в то же время неправдоподобно.
«Три тысячи семьсот двадцать восемь, три тысячи семьсот двадцать девять»…
Жить остается все меньше и меньше.
Елизаветинск
1997 год, лето
Ничего такого раньше здесь не случалось. Кладбище, уголок покоя и умиротворения, превратилось в тысячеголосый вертеп, в безумную феерию «важнейшего из искусств». Третью ночь на самом престижном кладбище города шли съемки душераздирающего триллера.
Хозяин кладбища и прилегающих к нему окрестностей, Анастас Карпиди, по кличке Поликарп, а в народе — просто Гробовщик, скептически относился к подобным мероприятиям. На переговоры с ним киностудия потратила целый месяц. Предлагались не малые деньги за аренду территории. Фильм финансировала солидная фирма. Правда, ее представители, из стратегических соображений, на прямые переговоры с Поликарпом не шли. Так что за все приходилось отдуваться директору картины, тщедушному, плешивому мужичонке, с ясным взором и темным прошлым. «Есть другие кладбища», — непонимающе пожимал плечами Гробовщик. На самом деле он все прекрасно понимал. На других кладбищах нечего снимать. Не тот антураж. Нищета и грязь. Здесь же почти европейский комфорт. Простых смертных тут давно не хоронят. При социализме сюда допускали исключительно Героев Советского Союза и Социалистического Труда. При капитализме появились новые герои. Бойцы невидимого фронта. Боссы различных мафиозных структур и их приспешники. Тех старых героев никто уже не помнит. Имена новых у всех на слуху. Поликарп отвел им целую аллею, на которой возвышается трехметровый золотой крест. Лица, которые раньше советские граждане могли видеть только в передаче «Человек и закон», здесь отлиты в бронзе и чугуне. На надгробиях из мрамора, малахита, яшмы, змеевика выгравированы не только их фамилии, но и клички. Круча, Гром, Череп, Пит Криворотый. Их тут около сотни. И любому прохожему ясно — это сильные мира сего. Недаром один французский журнал запечатлел на своих страницах общий вид аллеи. Поликарп тогда был посговорчивей. Все-таки иностранцы!
