Тщедушный паренек с усами командарма Буденного на бледном лице и с глазами, так близко посаженными, что порой казалось, будто у него всего один глаз, Шалун вдруг соскочил со своего стула и крикнул в лицо боссу:
— Ты решил отсидеться в теплом местечке и посмотреть, как мы будем друг друга щелкать?! Что ж, неплохо все обмозговал! Молодец! Настоящий храбрец наш босс! Ваня так никогда бы не поступил!
— Уймись ты! — резко дернул его за штаны Череп, усадил на прежнее место и тихо процедил, но так, что все услышали: — Моська лает на слона!
Остальные выжидательно молчали. И тогда опять взял слово Кручинин. Он говорил ровно, не торопясь, будто не было только что никакого инцидента:
— Я не хочу больше крови. Хватит с нас Ивана. — Он снова прибег к продолжительной паузе. Ему трудно давалась эта речь. — Надо как-то договариваться с этим гнусом Димой. Я не могу идти с ним на переговоры по понятным причинам. Это должен сделать кто-то третий. Но он не станет говорить с третьим, пока я буду во главе организации. — Вновь последовала пауза, во время которой Мишкольцу показалось, что ковры на стенах начали вращаться вокруг него и скорость с каждой секундой нарастает. — Поэтому я решил ненадолго уйти со сцены. Взять отпуск. И тогда человек, который встанет на мое место, заключит со Стародубцевым мир…
— Я не буду этой падлой! — вызывающе крикнул Шалун.
— Я перестал бы себя уважать, если бы назначил тебя, щенок! — Федор Степанович на секунду снова превратился в прежнего Кручу.
— Меня тоже вычеркни из списка, — пробурчал Череп. — Разговоры говорить я не мастер.
— Я хочу, чтобы этим человеком был Мишкольц, — твердо заявил Кручинин. — У Володи должно получиться.
Теперь все взоры были обращены на ювелира. В этой повисшей, как табачный дым над головами, тягостной тишине он выдавил из себя:
— Я не могу.
— Почему? — В потухших глазах Кручинина таяла последняя надежда.
— Меня многое связывало с Иваном… — Он врал. Причины отступничества крылись в другом. Мишкольц знал, чем придется заплатить за мир, если он пойдет на переговоры.
— Жаль, — опустил голову Федор Степанович. Взгляд Мишкольца встретился с одобрительными взглядами Черепа и Шалуна и с удивленными — Кривцуна и Соколова. Ведь он сам был инициатором переговоров.
Тогда слово взял Кривцун. Среди присутствующих он был самым старшим — ему перевалило за пятьдесят. На широком красном лице бизнесмена выступал пот, и он время от времени обтирался носовым платком. Несмотря на свой неподъемный вес, в делах он проявлял небывалую изворотливость. Его популярность в городе росла с каждым днем. И поэтому затяжной конфликт с «соседями» настораживал и пугал Кривцуна.
