А когда он рванул дверь и выпрямился во весь рост, было уже поздно. Огонь ударил ему в спину и разорвал на куски.
Та же участь постигла стоящий рядом «форд».
Она мертвой хваткой держала его за ноги, а он ругался и хохотал, пока за окнами не громыхнуло и в доме не посыпались стекла.
На самом деле Стародубцев и не думал с ними встречаться. Об этом Мишкольц узнал на другой день, когда вернулся «караван», обобранный людьми Стародубцева. Его перехватили при въезде в город.
Теперь Мишкольцу пришлось хитрить и изворачиваться, чтобы следующие «караваны» не угодили в лапы к бесцеремонному и коварному соседу. Тем более что теперь он остался почти без «крыши».
Гибель Грома потрясла Кручинина. Неделю он не выходил из дома. Он не доверял охранникам и телохранителям. Везде ему чудилась измена. Некогда могущественный босс оказался совершенно сломлен перед лицом близкой и такой чудовищной смерти.
Организация волновалась, требовала от Кручинина действий. Круча молчал, запершись в комнате с коврами, там, где они с Иваном в последний раз пили чай. Он без конца рассматривал забытые помощником фотографии, будто старался что-то понять. И на него в конце концов снизошло просветление.
Между тем организация разбилась на два лагеря. На сторонников решительных действий и на сторонников мирных переговоров. Инициатором последних был Мишкольц. Босс позвонил ему домой и просил срочно приехать.
— Пришло твое время, Володенька, — предупредил Круча, невесело рассмеялся и повесил трубку.
В тесной комнате, увешанной коврами, было сильно накурено, отчего Мишкольц постоянно морщился и воротил нос. Кроме него, босс пригласил еще четверых, не самых последних людей в организации. Бизнесменов Кривцуна и Соколова Володя хорошо знал, они разделяли его мирные инициативы. Двое других, Череп и Шалун, были боевиками Грома.
— Я собрал вас, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, — подражая гоголевскому городничему, произнес Федор Степанович и сам же рассмеялся все тем же невеселым смехом, сильно смахивающим на скулеж беспутного пса, потерявшего в толпе хозяина.
Его гостям было не до смеха.
— Не темни, Круча, — высказался Череп, человек без улыбки, бритый наголо, похожий на лошадь без гривы. — Что ты надумал?
— Я ухожу в «монастырь». — Он сделал паузу, чтобы присутствующие успели переварить услышанное, и неуверенно добавил: — На время. Пока страсти вокруг не улягутся.
— Мудрое решение, батяня! — воскликнул Шалун, и все почувствовали презрение и сарказм в этом пошлом «батяне».
