Недовольный тем, что вместо принцессы получил лишь новые обещания, князь тем не менее послал им шесть тысяч наемников. Он их затем и привел сюда, пусть их теперь греки кормят и платят им. Сам же Владимир с половиной войска остался на берегу Черного моря.
Принцессе, о чьей красоте и любви к роскоши он много слышал, послал подарок.
Картину на шелке, свернутую в свиток и запечатанную печатью князя. Она досталась ему от одного бродячего торговца, молодого лицом, но с седыми волосами, падавшими на плечи. Он подошел к князю на улице, поклонился, достал свиток из старой изношенной сумы, на которой заплата лепилась к заплате, протянул ему и, не говоря ни слова, удалился, знаком отвергнув плату.
Изумленный совершенством работы и содержанием картины, князь велел бережно упаковать ее и взял с собой. В подарок гречанке.
Хотя охотнее подарил бы ее хазарке, рабыне, которая журчала ему в ухо о прошлом и будущем, в то время как ее волосы стекали вниз по обнаженному телу. Рассказывала о сне, который преследует и мучает ее, о девочке с текущими волосами, такими же как у нее самой.
– Она приходит в мои сны, говорит, что она принадлежит мне, а я – ей. После одного такого сна я нашла на своей руке перстень, отлитый из золота и женских волос. Возьми его, князь. Ведь я не могу исполнить завещанное, я лишь передаю его дальше. Так она мне сказала. Это сделает когда-то, где-то какая-то женщина одной со мной крови. А она, эта девочка, недалеко, она вернется к родителям, когда они извлекут из стены прядь волос, которую там схоронили. Она в сон к отцу приходила, но он ее не понял, нужно было прядь ту путнику в суму положить, она бы и вернулась.
Возьми перстень, князь. Все будет так, как суждено, а ты на него глянешь – и вспомнишь обо мне.
Пока она говорила, на ум ему пришла Никитина дочка, которую повсюду искали.
В его мысли хазарка заглядывала часто. Мать ее была славянкой, и она и от одной, и от другой стороны взяла лучшее. Сколько у него было женщин, а такой не встречал. Даже Рогнед, величественная в своей красоте, дикая, но вместе с тем нежная, не волновала его так. Но он князь и решения свои принимает разумом, а не сердцем. Не мог он ей уступить, пусть себе оставит и свою веру, и свои сны! Не станет он из-за женщины своему народу еврейскую веру навязывать.
Бесценный перстень редкой по мастерству работы и красоты князь себе не оставил, не хотел, чтобы он обременял его тяжелыми снами. И подарил Волчьему Хвосту, а тот сразу же отдал его черкешенке, которую по-прежнему продолжал любить.
