На ярмарке шум, кутерьма, никакого покоя, во рту целый день ни маковой росинки. В павильонах гуляли такие ветры, что с прилавков сдувало самодельные открытки. Мы спешно раскладывали и развешивали содержимое нашего сундука – даблоиды, чурки, стомаки – невиданные в этих местах фантастические существа из Нового Бестиария имени Леонида Тишкова: их жития, приключения и духовные подвиги.
Под куполом выстроенного на площади ангара протянули леску, подвесили Пушкина. И он полетел, стремительно и вдохновенно рисуя бессмысленные кинетические каракули гусиным пером на рулоне туалетной бумаги. Исписанная бумага обрывалась и летела, летела, как лист осенний, на головы хлынувшей в ангар публики.
Все флаги в гости были к нам, вагон экскурсантов прикатил из Парижа, во множестве прибыл народ из Центра современного искусства Помпиду… Школьников подвозили автобусами. Местные подваливали семьями: дети, старики, инвалиды в колясках…
Все жадно тянули руки, хватали эти листки, как отпускающие грехи индульгенции, пытаясь прочесть, что там написано, ни у кого ни черта не получалось. Наверно, Пушкин, решили они, строчит стихи по-русски. А мог бы и по-французски, знал ведь, знал в совершенстве французский, сукин сын!
Зато в Узерше не только русский – английский никто не знал. Лёню кинулось снимать местное телевидение. Корреспондент задает вопросы на французском. А какой-то белозубый африканец в радужном хитоне и тюбетейке переводит на английский. Лёня отвечает, негр переводит обратно. Аж взмок, пока переводил, потому что Лёня рассказывал вот что:
– Говорят, Борхес завещал свою кожу для переплета некоей книги, названия которой мы не помним. Но это неважно. Ее никто никогда не откроет, а будет держать, как маленького нового человека, и чувствовать нежное прикосновение ее кожи. Один исландский художник, – продолжал он, – создал книгу изо льда, вмораживая в нее громко произносимые слова “Младшей Эдды”. Это было двадцать лет назад, художник умер, а теперь, когда на севере меняется климат, книга начинает таять, и летом жители деревни приходят слушать, как слова высвобождаются ото льда и разносятся вокруг звонкие, как капель. А мой знакомый японец, – радостно говорил Лёня, – собрал опавшие лепестки слив мэйхуа из всех садов острова Хонсю, на каждом лепестке колонковой кисточкой написал стихотворение и переплел. Теперь эта тысячадвухсотпятидесятитрехстраничная книга хранится в Музее редкой книги в Эдинбурге. И я вам очень советую специально поехать в Шотландию, чтобы пошелестеть ее страницами.
