Льву подали черную “Волгу” с шофером, вручили просто так полную авоську дефицитных продуктов и обоих – его и Мохсена – торжественно повезли к нам домой.
К тому времени мы перебрались в Коломенское. Из окна видна белая шатровая церковь Вознесения, к ней вела (жаль, теперь ее больше нет) деревня с колодцем и водокачкой, с синими резными ставнями и печными трубами на крышах, а левей – колхоз “Огородный гигант” с маленьким капустным полем, свалкой и заброшенным оврагом.
Без всякой дефицитной авоськи мы с Люсей накрыли бы стол (хотя и авоська тоже не помешала! В ней лежали копченая колбаса, сыр “Рокфор”, армянский коньяк, черная икра, кофе, рыбка соленая…).
Выпили, закусили, и опять – так хорошо посидели. Главное, сразу договорились: ни слова о политике. Только о Париже, о женщинах… Вернее, о женщине, без которой Париж – уже не Париж и для Льва, и для Мохсена, и для сонмищ других людей этой, в сущности, небольшой планеты, которые то встречаются во Франции и живут у Клоди месяцами, то едут в гости друг к другу, обмениваются детьми на неопределенные сроки, те учат иностранные языки “с погружением”, излечиваются от хандры, отыскивают в странствиях любовь, рождаются новые дети.
– Кстати, в последний раз, когда я жил у Клоди Файен, – сказал Лев, – забыл вернуть ключ от ее парижской квартиры.
И вытащил из кармана пиджака ключ.
– Давайте его сюда, – улыбнулся Мохсен, потягивая гаванскую сигару. – Я скоро буду в Париже… и войду к ним без стука.
3. Портрет на фоне Тартарена
А тут мужа моего Лёню пригласили во Францию на выставку “Книги русских художников ХХ века”. И мне тоже разрешили поехать с ним: выставка не в Париже – в далеком городке Узерше. Электрички, железнодорожные мосты, переходы, перегрузки. Сундук с книгами увесистый, железный. Надо ж кому-то с другой стороны подхватить.
“Книга художника” – то еще чудо-юдо, на всем белом свете наберется горстка оригиналов, которые в одиночку мастерят всю книжку целиком – и пишут, и рисуют, и печатают: одну-единственную или совсем крошечным тиражом. Это может быть странный, чудесный предмет – лист жести в рост человека с небом и облаками или Сонет, написанный поэтом Генрихом Сапгиром на своей белой рубашке; но есть одно незыблемое правило: у книги художника должна быть теплая бумага и живые буквы…
Сам Лёня сочинял такие книги, рисовал и издавал. Например, он выпустил несколько экземпляров поэмы “Хрустальный желудок ангела” – о том, что в детстве на Урале увидел в заснеженном лесу большой хрустальный желудок и как потом это повлияло на всю его судьбу. Листы “Хрустального желудка” сложил в фанерную коробку вместе с копией мягких сияющих крыльев того ангела, который в результате множества перипетий завещал ему свой желудок, наполненный самоцветами.
