Я тоже встала. Мы пошли к двери втроем. Мама смотрела нам вслед, и у нее было такое выражение лица, как будто она сейчас расплачется.
В прихожей царили прохладные пыльные сумерки. Отец открыл дверь. В дом ворвались белый свет и холодный зимний воздух. На крылечке стоял незнакомый человек. Не Валттери Лайне.
— Я звонил несколько дней назад, — сообщил мужчина. — Вы сказали, что к вам можно подъехать в середине дня в любой выходной.
— А, — вспомнил папа, — вы тот врач? Здравствуйте, проходите.
— Добрый день, — ответил мужчина. — Я скорее биолог, но можно сказать, что врач.
Он неуверенно переступил порог. Его взгляд на секунду остановился на Сане, потом уперся в пол. Папа обернулся к нам.
— Это… это будет скучно и не слишком долго, — сказал он. — Возвращайтесь за стол.
Мы с Саней обошли поворот коридорчика, ведущий в гостиную, а потом брат дернул меня за руку и прижал к стене.
— Я, видимо, не вовремя, — приглушенно сказал медик, — потому что это долгий разговор.
— Вы по телефону говорили о возможности какого-то договора, — ответил папа. — Я, честно говоря, мало что понял.
— Я приехал, чтобы сообщить диагноз, — ответил доктор, — и поговорить о некоторых возможностях.
— Моему сыну нужно лечение, а не… — вздохнул папа.
— Лечения пока нет, — ответил медик, — но я хотя бы могу предсказать, как и сколько он проживет.
…Как и когда он умрет…
Саня сжал мою руку.
— Пойдемте на кухню, — предложил папа. — Это не стоит слышать моей семье.
Двое мужчин слепо прошли мимо нас. Их тени уже лежали на пороге кухни. И вдруг…
— Я хочу знать, — громко и отчетливо сказал Саня им в спину. — Я имею право знать, от чего я умру.
Папа и длинный человек с усиками обернулись и испуганно уставились на него.
— Саня, — тихо позвала я, выходя из укрытия, — не надо…
Брат никак не отреагировал.
— Я мог подслушать, — продолжал он, — но я хочу, чтобы мне это сказали в лицо.
— Я полагаю, что это решать вам, — неуверенно сказал папе человек с усиками, — но мое мнение на стороне мальчика. Медицинская этика…
Я вдруг поняла, что мне нравится этот тихий доктор. Он говорил будто с акцентом, его припорошенное пальто казалось слишком холодным, а взгляд почти не встречался с глазами собеседника. Он отличался от большинства врачей тем, что все еще боялся сделать людям больно. Оттого он стал идеальным вестником смерти.
— Я согласен, — оборвал его отец. Он стоял бледный, с подернутыми пеленой глазами. — Снимите пальто и давайте поговорим в комнате. Мы угостим вас чаем и тортом.
