Он хотел отрезать проклятую колоду, но ножа не было.
На минуту сознание его потускнело.
Его задевали по лицу высохшие стебли травы. Он лежал ничком на чужой шинели. Шинель двигалась. Он приподнялся.
— Лежи, друг, лежи.
Это был санитар. Низко пригибаясь к земле, он оттянул Журбу на шинели в ложбинку, где накоплялись раненые, уходившие с линии боя. Там санитар натуго перевязал Журбе руку жгутом, дал напиться и уполз обратно, в самое пекло, где грохали взрывы.
Журба лежал на спине, удивляясь своей слабости.
Небо странно звенело над ним. Звук становился все шире, басовитее, громче. Еще немного — и, кажется, жилы на висках лопнут от напряжения...
Тут увидел он головных бомбардировщиков красной флотилии. Скоро зарябило в глазах. То был второй налет нашей авиации, — под вечер шестого августа.
Небо громыхало, лязгало, точно было сшито из листового железа, по которому колотили кувалдой.
Журба представил себе вершину сопки, в дыму, в языках пламени и фонтанах черной пыли. Взрывались орудия, в щепы раскалывались японские укрепления, а снизу взбегали по склону атакующие батальоны. Черные от копоти и пота гимнастерки. Исцарапанные пулями каски. Штурм!
— Честью гадов просят! — пробурчал Журба и устало закрыл глаза.
Санитарную двуколку тряхнуло на повороте при спуске в овраг.
Все зелено было в этом овраге. Охапки еловых ветвей лежали поверх палаток. Издали могло показаться, что это и впрямь чащоба, дремучий лес.
Журбу положили на носилках среди других раненых. Где-то в кустарниках сонно журчал ручей. Журба с трудом поднял тяжелые веки. На него смотрели строгие глаза.
— Этого с рукой в жгуте, сейчас же к операции! — сказал молодой голос.
Несколько ароматных игл хвои упали Журбе на щеку, и полог палатки опустился за ним.
— Очень слаб, — сказал голос, — губы синие совсем. Ему придется крови подлить. Сестра! Нам доставили консервированную кровь?
Из глубины палатки ответили, что нет, кровь ждут с минуты на минуту.
— Ну, он-то ждать не может. А какая у него группа?
Быстрые пальцы расстегнули карман гимнастерки и вместе с воинским билетом вытащили карточку, где проставлена у каждого красноармейца группа его крови.
— Вторая, доктор. У меня тоже вторая. Разрешите мне...
— Вам дежурить еще, сестра.
— Ничего, я справлюсь, доктор.
— Хорошо. Приготовьте все для проверки группы.
Журба смутно понимал, что все это как-то касается и его, но мертвенная слабость сковала тело. На глазах, казалось, лежали медяки, как у покойников, — так тяжелы были веки. А голоса разговаривающих доносились издалека, точно с другого берега.
