— Все еще зав терапией в госпитале?
— Да, — подтвердил Стремянный. — Правда, полставки сократили. Так что больше на мне тренируется. Дня не проходит, чтоб не обнаружила какую-нибудь очередную язву. А то и хлеще. Зарядку делаю с круговыми вращениями. Перекрутился, слегка повело. Все! Налицо нарушение мозгового кровообращения. И рецептик тут как тут: сиди безвылазно дома. Но я ей на это возразил, что, видно, уже не хватает квалификации поставить правильный диагноз. Придется менять на молоденьких медичек — со свежими знаниями.
Гулевский расхохотался.
— Ох, и намучилась с тобой, паразитом, Ольга! Сам-то как адвокатствуешь?
— Терпимо, — Женя поскучнел.
Репутация у адвоката Стремянного сложилась своеобразная. Адвокат, как известно, обязан придерживаться позиции, занятой подзащитным. И если подзащитный в самом деле был невиновен, не было для него более надежной опоры, чем Стремянный. Но стоило Женьке заподозрить, что клиент изворачивается, он сначала «колол» его, склоняя к даче признательных показаний, а затем использовал малейшую зацепку в суде, чтоб добиться смягчения наказания. Так что истинно невиновные тянулись к Стремянному, «лукавые» шарахались. Впрочем, в последние годы его стали избегать и те и другие. В цену все больше входили хваткие адвокаты-решалы, умеющие «заинтересовать» следователя, «занести» судье. Стремянный среди них ощущал себя мамонтом.
— Может, тебе в розыск вернуться? — предложил Гулевский, убежденный, что причина Женькиной меланхолии в профессиональной нереализованности. — Десять лет прошло, а гляжу на тебя и вижу — до сих пор весь там. Давай звякну начальнику ГУВД. Наверняка с радостью возьмут. Такие опера, как ты, во все времена по тройской унции.
— Там да не там. И не во все времена…
— Во все времена человек должен делать то, для чего предназначен!
— с привычной безапелляционностью рубанул Гулевский. — Ты вот меня подковырнул, будто сбежал со следствия. А я свою нынешнюю пользу вижу в том, чтоб способствовать улучшению законов в стране.
На лице Стремянного промелькнула горькая усмешка.
— С чем не согласен? Говори прямо, — потребовал Гулевский.
Стремянный поколебался, решаясь.
— Прямо так прямо. Послушал я сегодня ваши славословия. Сидите тут, в хрустальных замках, — он повел вдоль обшитых дубом стен. Хмыкнул. — Законы они вершат. Для кого только? Ты, конечно, извини, но в форточку хоть иногда выглядываешь?..
Он заметил, как сошлись в злую скобку губы, как заиграли в преддверии взрыва желваки. Увы! По наблюдениям Стремянного, слава подпортила доброго товарища, добавила ему черту, прежде несвойственную, — нетерпимость к возражениям.
