Что такое супружество? Когда по учащённому дыханию жены ты безошибочно определяешь, о чём пойдет речь, и с какой целью заводится разговор. А по морщинке на переносице догадываешься, что она пытается от тебя скрыть.
Когда жена на кухне подняла зазвонившую трубку и не сразу ответила, Заманский напрягся от нехорошего предчувствия. Когда она сдавленным голосом произнесла: «Витя, возьми! Это из России», — он понял, что случилось несчастье. А когда прибавила: «Лёвушка звонит», — сердце Заманского сжалось. С Лёвушкиным отцом, Зиновием Иосифовичем Плескачом, он в последний раз общался по скайпу два месяца назад. За год до того внезапно умерла жена Зиновия, Лидушка, — во сне оторвался тромб. Смерть её обрушилась на Зиновия, будто цунами на сонный пляж. Известный тульский антиквар, по-еврейски умудрённый, устойчивый к ударам судьбы, впал в глубочайшую депрессию. Заманский на похороны не успевал и добрался до России лишь на сорок дней, — и то по настоянию Лёвушки, напуганного беспробудной скорбью, в которую погрузился отец. Заманский и сам не на шутку перепугался, когда в аэропорту вместо полнокровного пятидесятилетнего сибарита с неизменной ироничной складочкой возле губы встретил его поникший, осунувшийся подстарок. Натужная улыбочка на измождённом лице казалась наспех приклеенной. Зиновий привёз друга в свой стилизованный под з а мок коттедж, стены и лестничные проёмы которого оказались увешаны фотографиями и портретами покойной. Со скорбным видом провёл Зиновий гостя по этажам. Заводил в гостиную, показывал на китайскую вазу: «Эту вещь Лидушка особенно ценила», — и по ложбинкам впалых щёк стекали слезинки. Садились за стол, он оглядывал приготовленные приборы, возмущенно хватал вилку: «Как можно! Это ж её любимая!» И спешил переложить в отдельное, потаённое место.
— Видишь, как оно перевернулось! — простонал он. Заманский увидел, — Зиновий Плескач превратил собственный дом в пантеон, в котором медленно угасал, вяло барахтаясь в сладкой патоке воспоминаний. — Значит, так, немедленно выбираемся из этой клейкой паутины, — рубанул наутро Заманский. — Хочешь — ко мне в Иерусалим. Антиквару там раздолье. Нет, двинь в кругосветное путешествие эдак на полгодика. Лучшего лекарства от хандры человечество не придумало. Плескач вяло соглашался. И продолжал соглашаться последующие месяцы, что общались они по скайпу. Но все усилия Заманского вывести друга из состояния апатии оставались тщетны. После смерти жены Зиновий разошёлся с многолетним партнёром по бизнесу, оставив ему общий магазин; в комплексе «ИнтерСити» купил под антикварный салон двухсотметровое помещение, расставил по стеллажам экспонаты и часами просиживал в разлапистом, времён Георга Второго, кресле. Разглядывал альбомы или переводил оцепенелый взгляд с бронзовых канделябров на торшеры в стиле Рококо, со столового серебра на голландскую акварель. Зачастую там же и ночевал. Особенно по будням, когда не ждал приезда сына. Лёвушка по окончании политехнического университета поступил в аспирантуру МГУ, осел в Москве, в квартире, купленной для него родителями. А в Тулу приезжал на выходные поддержать безутешного отца. К антикварному делу совершенно равнодушный, он грезил необыкновенными научными изысканиями — с Нобелевской премией на выходе. Отец, мечтавший о продолжателе династии, увлечение сына не понимал и не принимал категорически, оценивая едва ли не как предательство.