Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни | страница 72



У сидящего наполовину в тени в кресле мужчины густая черная борода и бейсболка на голове. Присмотревшись, я замечаю, что у него такое же обручальное кольцо, как и у сестры Шейлы. Значит, зять. На бейсболке изображен гаечный ключ, и я с трудом разбираю в темноте надпись: «FIELDS’ PLUMBING» (водопроводные работы и их фамилия – Филдс, видимо, название компании). Я вспоминаю о записи про семейный бизнес. Может быть, они трое работают вместе.

Питер в малейших деталях описывает предстоящую операцию, рассказывает, как они вырежут ей участок прямой кишки и, скорее всего, проведут колостомию – то есть выведут кишечник наружу через брюшную стенку. Конец ободочной кишки (один из отделов толстого кишечника) переместят на кожу в области живота, и ее толстый кишечник будет опорожняться здесь в специальный калоприемник. Когда я впервые узнала про колостомию, мне было не по себе – более того, мне это показалось ужасно отталкивающим, однако инструктор сестринского дела поспешил мне напомнить: «Жизнь бесценна». После колостомии меняется только одно – место выведения кала, а это всяко лучше смерти.

Питер объясняет, что колостомия может быть как временной, так и постоянной. В случае с Шейлой, скорее всего, целостность кишечника удастся восстановить, однако любая операция сопряжена с дополнительным риском из-за ее антифосфолипидного синдрома. В конечном счете он, скорее всего, будет советовать не восстанавливать естественную конфигурацию кишечника: потенциальный риск кровотечения или образования тромба слишком высок.

После этого беседа принимает довольно мрачный оборот. Манера поведения Питера остается прежней, однако то, что он говорит дальше, запросто может показаться безжалостным: «Вы курите, и у вас избыточный вес». Оба фактора приведут к тому, что Шейла будет идти на поправку слишком медленно и ей придется сделать большой разрез.

Но на этом он не останавливается и, словно желая ее окончательно добить, говорит: «С вероятностью двадцать процентов вы не переживете операцию».

Я всматриваюсь в него. На нем темный костюм, в руке стопка бумаг. Выражение его лица ни капли не изменилось. Совсем, может быть, чуть-чуть напряглись складочки вокруг глаз, однако он говорит отчетливо и явно неравнодушно. Он бы мог стать адвокатом, бухгалтером, вице-президентом крупной корпорации – да кем угодно, только не хирургом. Только вот он стал хирургом.

Я бы не хотела сообщать Шейле подобные новости, однако он сделал это, даже глазом не моргнув, – просто взял и сказал. Он добрый человек и хороший врач – и то и другое я знаю наверняка. Каково это, сообщать человеку, что с вероятностью один к четырем операция, к которой он готовится, его убьет?