Кошевой кивнул в сторону забранного решеткой окна.
— Там — начало двадцатого века, а не середина шестнадцатого. И не Франция.
— Прекрасно. И что?
— Сегодня у нас дворянин за решеткой — редкость.
— Вы точно не подданный Его Величества Франца-Иосифа! — воскликнул Шацкий.
— Вообще-то, вы правы. Но почему так решили?
— Видно, шановний. Шацкий видит и слышит! У нас тут суд не разбирает, благородное предстало перед ним лицо или низкого происхождения. Все зависит от того, у кого из подсудимых лучший адвокат. Но если выкрутиться не получится, то прокурор уже не скупится, требуя наказания. Подозреваю, там, откуда вы приехали, с институтами правосудия что-то не так, я прав?
Кошевой в очередной раз коснулся пальцем глаза, ответил:
— К сожалению. Только, раз доверяете здешним законам, почему боитесь? Вас же еще не судили, как я понимаю. Имею определенное представление об этих процедурах. И меня, и вас пока задержали. До выяснения, так сказать. Если вы ни в чем не виноваты, разберутся и отпустят.
— Насчет этого, шановний, у меня нет никаких сомнений! — сказал Шацкий. — Меня оскорбляет само подозрение, по которому я тут! Я же так и не объяснил, почему Франик Заремба секется. Когда его сестра в очередной раз пожаловалась, а суть ее претензий ко мне как к зубному лекарю вы слышали, я имел неосторожность посоветовать той пани вырвать себе все зубы. Навсегда. И поставить вставную челюсть. Искусственные зубы. Тоже навсегда. Разговор был в присутствии брата! Как думаете, такое прощается?
— Думаю, не всегда. — Клим снова не сдержал улыбку.
— Так вот, после того Заремба при необходимости способен поверить, что Йозеф Шацкий ночам тайно солит человеческое мясо!
— Вас аж в таком обвинили?
— Не исключено, что что-то подобное впереди, — кивнул Шацкий. — Пока размах не тот. Мне вменили подпольные аборты. Представляете? Мне! Я двадцать лет лечу зубы! У меня безупречная репутация! Сказать, что Шацкий практикует незаконное лишение женщин плодов легкомыслия, — это все равно… — Он попытался найти подходящее сравнение, не смог, зато дальше подбирал вслух: — Это хуже, чем… чем…
— Чем чтобы тебя задержали возле трупа, который ты сам обнаружил и еще и вызвал полицию, — вырвалось у Кошевого. — Годится?
Сокамерник замолчал. Какое-то время смотрел на Клима, словно услышанное стало для его понимания чем-то необъятным. А потом выпалил, будто именно этот вопрос стал для него самым важным:
— Я прошу прощения у шановного пана, но чего это вы мне все время подмигиваете правым глазом, словно девка с Академической улице? Еще раз очень извиняюсь…
