Харитя очнулась и начала вырываться из рук:
— Зачем несут меня на кладбище? Пустите! Я ведь живая, где мои дети? Я хочу к детям!
— Тетя Харитя, вы живы! Я вас к детям и несу. Потерпите, мне тяжело… Я очень устала… — Лида обхватила ее, как сноп. Тащила, чувствуя, что вот-вот бросит босоногую на снег, упадет вместе с ней и не поднимется… Задыхалась, спотыкалась, вся мокрая от пота. Он заливал глаза, солил губы. Уже не понимала, не ощущала, идет ли она, плывет или стоит на месте. Помнила только одно: раз не разомкнула рук, держит тяжелую ношу, значит, движется. Закрыв глаза, медленно шла на ощупь к своей хате. Лишь бы не распластаться на полдороге. Считала: еще десять шагов, еще пять, еще три… Хотелось опереться на что-нибудь и передохнуть. Но вокруг был один белый мираж… Смерила взглядом расстояние: осилила всего лишь полпути… Выбиваясь из последних сил, сжав зубы, разгребала ногами, как сыпучий песок, снег. И вдруг почувствовала: уже топчется на одном месте… Ноги дрожат, подкашиваются, и вся она клонится, падает… Обессиленная, лежала, не хотелось и пальцем пошевельнуть. Неожиданно кто-то разорвал судорожно сцепленное кольцо ее рук, выхватил Харитю:
— Ласточка моя, здравствуй! Вижу, выбилась из сил… Дай-ка подсоблю тебе…
Будто сквозь сон слышала этот знакомый и в то же время какой-то далекий, незнакомый голос. Невольно открыла глаза, и в этот миг невероятная сила подняла ее на ноги. Лида захлебнулась от нахлынувших чувств:
— Бо-о-оже… Левко-о-о… — Всплеснула руками и, ошеломленная, разгоряченным лицом упала в глубокий снег.
Вскоре поднялась, бросилась догонять Даругу. Хотелось ей украдкой посмотреть на него, нечаянно прикоснуться к нему, убедиться, что это действительно он, а не кто-либо другой.
Запыхавшись, догнала, замедлила шаг. Опустила глаза, низко склонила голову. До крови кусая губы, наконец выронила лихорадочные слова:
— Прости меня, Левко… Прости, если можешь… А впрочем, не прощай! Никогда не прощай! До смерти! Так мне, дурехе, и надо.
Левко нахмурил брови и ничего не ответил.
Лида рванулась, обогнула его и помчалась вперед, за слезами не видя перед собой протоптанной стежки. Вскочила в каморку, где часто изнывал в одиночестве Григорий, заперла дверь на крючок, спряталась от всего мира, ненавидя и проклиная в эту минуту себя.
Левко внес в горницу Харитю, осторожно положил ее на кровать, рядом с детьми. Выглянул в окошко: вдалеке показались двое мужчин — Жгура под руку вел к себе домой Павла Крихту.
