Снова натянула на себя рядно, укрылась с головой и притаилась в слезах, колеблясь, словно очутилась на запутанном переплетении дорог и не знала, куда податься, а спросить не у кого.
Григорий, будто каменная гора, стоял на своем: «Во всей этой кутерьме виновата только Лида». А он — честный семьянин, верный муж, любящий отец, рачительный хозяин.
Ну-ка посмотрите, как искусно ведет домашнее хозяйство! Не ворованное, не в разбое досталось, сам постарался. Он крепко-накрепко усвоил закон покойного отца: «Хочешь жить — умей вертеться». Вот и крутится днем и ночью без передышки. Люди видят его усердие, непроизвольно подражают ему, перенимают его опыт, сообразительность, дальновидность и живинку в каждом деле.
Утром горделиво, с печальным видом кое-как кормил и поил скотину. А потом почти на целый день исчезал из дому. Пропадал в колхозном саду, который садили вдвоем с Лидой. На зиму утеплял, окутывал сторновкой нежную кору стволов, обвязывал бечевкой, чтобы ветер не сорвал, не обтрепал солому, ведь впереди суровые морозы да голодные зайцы…
Возвращался вечером. Издали слышал, как раздраженно мычала голодная корова, пронзительно визжал поросенок, беспокоился бычок. Во дворе, приветливо гогоча, встречали его гуси.
Жгура, нырнув в сарай, схватил ведро с отрубями, замешенными на густой сыворотке, и принялся черпаком накладывать их в корыто. Выпрямился и какое-то мгновение стоял удовлетворенный — сытые гуси тяжело переваливались с ноги на ногу. Вскоре он отвезет их в город и получит хорошую выручку.
Жидкая бородка, без присмотра отросшая за время семейных дрязг, придавала лицу Григория блаженную юродивость… Побитый оспой, задранный вверх нос. Сероватые глаза, цвета степной пыли, которая припудривает придорожные сорняки, беспокойно бегали, суетились. А брови, два рыжих мышиных хвостика, время от времени напрягались, хмурились…
В эти дни семейных распрей как ни бодрился Жгура, все же надломился… Больно ранила беда, острым жалом кольнула прямо в сердце… Сначала смотрел на разлад как на капризные причуды жены. Но когда Лида тяжко заболела, слегла в постель, замкнулась, не на шутку всполошился, насторожился. Ложился спать, и не мог сомкнуть веки. Ночами кошмары мучили, видения толпились в голове.
Однажды в полночь еле-еле успокоился, начал дремать и приснилось, будто он, Григорий, переходит широкую речку, а под ногами тонкий прозрачно-синий ледок. И как только шагнет, он предательски трещит, прогибается, коварно оседает, вот-вот готовый провалиться под ним… Уже воды по колени… Испуганно оглянулся вокруг — зимняя пустота, ни души. И в этот миг льдина вдруг разломилась на куски и начала затягивать его в пучину… И он, как перед смертью, заорал: «Ли-и-ида-а-а!.. Спасай!» И — проснулся. Ощупал себя дрожащими руками: «Слава богу, жив». Вскочил с постели, стал босыми ногами на пол, лишь бы убедиться, что здесь не бездонный водоворот той ужасной речки, а пол, твердый, надежный настил досок, которые он собственноручно подгонял и сколачивал.
