«Ху-у-у… Черт возьми!» — облегченно вздохнул и присел на краешек топчана, который сам себе смастерил и поставил в тесной кладовочке, чтобы можно было уединяться от всех. Обхватив голову руками, сидел, тяжело вздыхая, в одиночестве. Спелые яблоки, груши-дички источали аромат: наносил из леса три мешка. Здесь, в кладовке, Григорий любил вольно пораскинуть умом, отдаться мыслям, не боясь, что кто-то их подслушает, вспугнет.
В ту кошмарную ночь Жгура подсчитал, что прошло уже три недели их семейного разлада…
Легко сказать — разрубить семейный узел… Лидка скорее умрет, нежели отдаст тебе ребенка. А еще нужно будет делить движимое и недвижимое имущество — полхаты, полкоровы, полбычка, полпоросенка, половину гусей, полдвора, полсада… Нет, нет, нет! Это соль на рану… Легче застрелиться, чем отдать ей столько добра, ведь она и палец о палец не ударила — он один тянет на своих плечах домашнее хозяйство. А потом, пока живут вместе — она молчит о твоем прошлом. Разведешься — сейчас же начнет болтать… Расплескал, доверился дурехе, а теперь она и держит тебя на крючке.
Опрометчиво повел себя, а теперь — хоть круть-верть, хоть верть-круть — ничего не поделаешь. Надо весьма тонко, скрытно действовать, иначе Лидка со свету сживет или попадешь к ней под пяту и станешь вечным рабом… Будет понукать, гонять тебя, как соленого зайца. И уже продыха до самой смерти не будешь знать, как бы ни угождал, ни заискивал.
Расплывчато, почти неуловимо вырисовывался иной вариант, чисто мужской. Да, да, он, Григорий, должен непременно встретиться с Левком. А почему бы и нет? Только тайно, чтобы Лидка не знала. Возьмет с собой литруху самогонки, прихватит зажаренного гуся и завалится к нему в гости. Прежде всего расспросит о житье-бытье, о здоровье. Говорят, совсем дохлый, без боли в сердце и смотреть на него нельзя, однако жилистый, живучий, черт… Выпьют крепко, по-дружески, как водится после долгой разлуки. Лишь потом так, как бы невзначай, но сердечно извинится, что, мол, сбил с пути Лиду… А теперь вот, дескать, ступил на порог запить мировую, чтобы он, Левко, за пазухой не носил камня, не проклинал, не роптал. Ведь война перекроила, перешила людские судьбы по-своему, так сказать, на собственный лад, на свой манер, а он, Григорий, ни в чем не виноват… Значит, не суждена была ему, Левку, Лида. Разошлись их дороги. И поэтому надо смириться, найти в себе силы позабыть ее. И он, Григорий, как порядочный семьянин, по просьбе жены пришел выразить сочувствие и сожаление Левку, что все так несуразно получилось.
