— Позировать? — переспросила она удивленно. Взглянула на его любительские пейзажи, и ему стало неловко.
— Нет, ничего, это я так…
После обеда Лиза привычно устроилась на краю кормы, на том же, облюбованном месте, предпочитая его шезлонгу. Пес совершал ритуальный обход баржи, останавливался и, опустив голову, выглядывал что-то за бортом.
— Смотрит на свое отражение, заметил Гастон.
— А я думала, на рыб.
— Нет, любуется собой.
— Забавный пес. Его следовало назвать Нарциссом.
Они долго сидели рядышком, лицом к Сене, пережидая жару, следили за постоянно меняющимся речным спектаклем, переговаривались. Плескалась вода. Изредка проносились катера, и такие же, как они, разомлевшие, праздные люди махали им оттуда рукой, как своим, словно они состояли в едином водном братстве. Баржа качалась на волне, постукивая боком о причалы. Совсем близко проскользнула байдарка с молодой парой, девушка гребла впереди, парень сзади.
— А он сачкует! — неожиданно крикнул им Гастон.
Лиза повернула к нему голову, и он почувствовал, что ей понятна истинная причина залихватского выкрика и переполнявшего его ликования.
— Клемансо! Клемансо-о-о-о!
Девичий голос за их спиной надоедливо звучал в течение долгих минут.
— Дочь моих приятелей, уточнил Гастон. — Студентка. Это ее собака.
Лиза наморщилась.
— Что за идея, назвать собаку — Клемансо!
К приятелям, он архитектор на пенсии, а она еще работающая медсестра, тоже живущим на барже, он ходил выпить рюмочку перед ужином и поболтать. Клемансо, молодой, игривый, в избытке сил палевый лабрадор (это добродушнейшее существо и не подозревало, что его нарекли именем одного из самых злостных французских политиков) в конце концов нашелся и послушно затрусил домой, забежав по дороге пообщаться со старым Рага, и они закружились, обнюхиваясь, в приветственном танце.
А затем все отправились на прогулку в лес. Рага убегал вперед, периодически оглядываясь, не потерялся ли хозяин, поджидал их и снова убегал. А Лиза то и дело останавливалась: глубоко, постанывая, дышала ароматным воздухом, разглядывала красные бусинки боярышника, любовалась нежной папоротниковой зарослью и ярко-лиловым цветом вересковой поляны, и все это с преувеличенным восторгом горожанки, вновь открывающей забытые прелести леса.
А Гастон пояснял, указывая на взрытый песок:
— Это кабанчики …
Или предупреждал, когда Лиза наклонялась за спелой ежевикой:
— Не рвите внизу!
— Почему?
— Лисицы их обнюхивают, облизывают… А они болеют бешенством. Рвите на верхних кустах.
