Уронил подсолнух башку на стебель…
Изба-старуха челюстью порога
Жует пахучий мякиш тишины…
Дорожкою в сад, в бурелом и хаос
К качелям бежит трюмо…
Метафора во многом вывалилась из детского видения ликов вещей. Тривиальное умозаключение о “детской непосредственности поэта во взгляде на мир окружающий” вполне точно по своей сути: поэту хочется видеть мир живым. Отсюда все эти печальные луны и смеющиеся солнца, нежные речные объятия и задумчиво шумящие дубравы.
Но только ли поэт способен оживить мир бытовых предметов? Современные игрушки моего полуторагодовалого внука могут петь, разговаривать, мигать, урчать, давать советы. Причем это не куклы, не антропоморфные существа, а – мячи, погремушки, кегли и просто пластиковые загогулины. Мама посадила сына на розовый пластиковый горшок. Сын пописал. Горшок заиграл “К Элизе”. Этот музыкальный горшок сегодня можно приобрести в магазине.
Сегодняшний высокотехнологичный мир начинает настойчиво окружать ребенка миром оживающих вещей. Судя по всему, вещи эти будут усложняться и перекочевывать во взрослую жизнь. Комод сможет не только разговаривать и давать полезные советы, но и обрести свою мимику, свой характер. Приходит, например, человек с работы домой, а буфет подмигивает ему и распахивает одну из дубовых щек:
– Поправься, земеля!
А за щекою – рюмка холодной водки + бутербродик. Выпивает холостяк, закусывает, проходит в ванную комнату, раздевается, ложится в ванну. А она оживает, пластично обнимает его:
– Расслабься, милый…
И начинает бурлить в нужных направлениях. Мыло, лежащее в мыльнице, подпрыгивает, превращаясь в телевизор, дает совет:
– Витек, пока ты горбатился в конторе, “Спартак” просрал “Североникелю”. Лучше не смотреть. Предлагаю тебе вот это.
И покажет приквел “Операции «Ы»”.
Полотенце куртуазно пощекочет Виктора, рассказав анекдотец про Екатерину II, махровый халат набросится с тайским массажем, прыская кокосовым маслом, завалит Виктора на кровать, которая примет его по полной…
Нет, неправ Бродский:
Вещь можно грохнуть, сжечь,
распотрошить, сломать.
Бросить. При этом вещь
не крикнет: “Ебена мать!”
Крикнет. Еще как крикнет:
– Витя, ебена мать, ты чего со мной творишь?!
И Витя, устыдившись, осторожно вынет мыло-телевизор из мурлычущего “Баркаролу” унитаза:
– Прости меня.
Вставило известие о китайском мальчике из провинции Сычуань, уже пять лет пьющем бензин, дабы разбудить в себе робота-трансформера.
Нахлынули воспоминания. В бурные шестидесятые тема роботов будоражила детское и взрослое воображение. Мой школьный приятель, помешанный на научном прогрессе, самостоятельно собравший транзисторный приемник, выписывающий “Технику молодежи” и “Юный техник”, часто на пути от дома до школы вставлял себе в ноздри маленькие лампочки и шел, говоря со мною на языке роботов, им же изобретенном.
