Мы подождали, пока все сядут в маленький автобус, — его бока свидетельствовали о нелегкой, бездорожной жизни на острове. Еще приехала к самолету машина ветеринарной службы. В нее никто не сел, должно быть, ветеринарное начальство не прилетело. У шофера было такое выражение, словно он приехал на вспышку эпидемии ящура. Однако он нас пустил себе в машину.
Дорога оказалась долгой, и мы с Павлом Андреевичем привыкали друг к дружке, обменялись испытующими репликами, катали пробные шары.
— Ну, как тут у вас Вулкан-то извергался? Тряхануло вас, поди?..
— Было малость... Между прочим, он выплюнул в море изрядный шматок магмы. Целый остров. Пока что остров еще никем не аннексирован. Хочешь, подарю?
— Спасибо...
— Чего спасибо? Завтра можем отправиться к Вулкану, оттуда и твой остров видать.
— Я завтра думаю улететь... По прогнозу тайфун ожидается — Нора...
— Зачем тогда прилетел? Стоило киселя хлебать... Тайфун у нас — обычное явление. Все равно что у вас в Питере насморк...
Павел Андреевич, сеятель, подобный птице, разносчик семян, заронил в мою душу семечко: правда, стоило ли забираться в такую даль всего на один денек?..
— Вернешься домой, будешь локти кусать. Другой раз не соберешься... Здесь бы мы с тобой в сопки сбегали, форели наловили. Или на горячие ключи. Здесь такие есть ванны — горячий пляж на берегу моря. Или в Лебяжью лагуну махнем. К рыбакам... Сейчас самый ход у кеты...
Сеятель, заронив семечко, теперь взрыхлял почву, вносил удобрения, поливал, ждал всхода.
— Паша, ну а жизнь-то, правда, произошла из Вулкана?
Он понимал меня с полуслова.
— А ты что, не видишь? Разве у вас на материке жизнь? Одна колгота. Ты посмотри — вот жизнь. На гору подымишься — внизу под тобой океан. В ясную погоду можно увидеть Хоккайдо. Реки бегут. В них форель играет. Рябчики свистят. Медведей навалом. Растительность — ты такой в жизни не видал. Летом цветет магнолия...
— Обратнояйцевидная...
— Угу. Она самая.
— А как насчет тысячи девушек, Паша?
— Тысячу не обещаю. Это надо было раньше приезжать. Сейчас так, кое-какие поскребыши остались.
Тут у нашей ветеринарной повозки спустило колесо. Водитель ничуть не удивился, не огорчился. Выражение его лица осталось прежним — карантинное выражение. Такая, видно, работа в ветеринарной службе: ящур, бруцеллез... Запаски у водителя не было. Он кинулся перемонтировать колесо, не выказывая признаков спешки.
Мы вылезли из машины, поднялись по склону сопки и оказались под сенью — именно «под сенью» — неведанных дерев, в пестром многокрасочном мире. Привел меня в этот мир лесничий, то есть не лесничий, а техник-объездчик: у лесника обход, у техника объезд, у лесничего лесничество: на самом верху — директор лесхоза, а кто еще выше над ним, тех не видать из лесу.
