Глиняный мост | страница 75



Каждый вечер Майкл простаивал какое-то время, застыв, положив руку на голову собаки.

«Идем, красотка», – и они уходили.

Лишь когда Мун умерла, он наконец пробрался за эту изгородь.


Бедняжка Мун.

Был обычный день, занятия в школе кончились.

Город заливало солнце.

Она лежала на спине возле заднего крыльца с коричневым аспидом, тоже мертвым, на груди.

У Майкла вырвалось «О господи!», и он перешел на бег. Подбежал к крыльцу, опускаясь подле нее на колено, услышал шорох падающего школьного рюкзака. Он никогда не забудет горячий бетон, теплый запах собачьей шкуры и как зарывался лицом в рыжую шерсть.

– Господи, Муни, не-е-ет.

Он умолял ее вздохнуть.

Бесполезно.

Упрашивал перевернуться и улыбнуться, встать и потрусить к миске. Поплясать на задних лапах, выпрашивая дождя из сухого корма.

Безответно.

Ничего не осталось, только тело и оскал, смерть, не закрывшая глаз, и Майкл стоял на коленях в закате на заднем дворе. Мальчик, собака и змея.

Позже, незадолго до возвращения Адель, он отнес Мун за сушильный столб и похоронил под банксией.

Он принял два решения.

Во-первых, он вырыл еще одну яму – на несколько футов правее – и опустил туда змею: друг и враг, бок о бок. Во-вторых, этим вечером он пересечет границу у Эбби Хенли. Он пойдет к усталой двери и к голубым сполохам телевизора.


Вечером на шоссе были город за спиной, стрекозы и боль от потери собаки – такой голый, без ее частого дыхания, воздух. Пустота у ноги. Но было и другое чувство. Сладкая дурнота от поступка, от появления нового. И Эбби. Стоившая всего на свете.

По дороге он командовал себе не застывать у проволочной изгороди, но не смог без этого обойтись. Его жизнь сжалась до нескольких минут, пока он не сглотнул и не зашагал к крыльцу – где ему отворила Эбби Хенли.


– Ты, – сказала она, и небо разбухло от звезд.

Избыток одеколона.

Мальчик с полыхающими плечами.

Рубашка на нем слишком просторна в слишком просторной стране, и дорожка, на которой они стояли, сплошь заросла бурьяном. За дверью ее домашние ели мороженое, а железная крыша нависала, наваливалась на Майкла, искавшего слова и темы. Слова нашлись. Темы – нет.

Обращаясь к ее голяшкам, он сказал:

– У меня сегодня собака умерла.

– А я и удивилась, что ты один.

Она улыбнулась почти надменно.

– Я буду вместо?

Это был крепкий тычок.

Он не сдавался.

– Змея.

Он помолчал.

– Укусила.

И эта пауза почему-то изменила все.

Майкл отвел взгляд в сгущающиеся потемки, и девочка за несколько коротких секунд превратилась из насмешницы в само смирение: она шагнула ближе, и стала рядом, глядя, куда и он. Так близко, что касалась его плечом.