— И ты сюда, хамское бы…, - подавился Курбыко собственными словами и полетел на земляной пол.
Бутылка жалобно ойкнула, и второсортный виски сначала пропитал шинель, а затем растекся маленькой лужицей у края палатки. Дроздова остановили в тот момент, когда примкнутый к винтовке штык уже нацелился в сердце обидчика.
— Зря ты так, Саша! — покачал головой Морозов и облегченно вздохнул, увидев, что оружие не заряжено, — Не тронь, оно и того, вонять не будет!
Курбыко очнулся на удивление быстро, выплюнул окровавленный зуб, прорычал что-то невразумительное и прокашлялся.
— Стреляться будем! — заявил штабс-капитан, как можно громче и попытался встать.
— Сегодня вечером за плацем, после штабс-капитана Каширского, я Вас с удовольствием пристрелю. Секунданта пришлите к господину Морозову, а у Вас еще есть время для беседы со священником и облегчения нужника измученной души!
Курбыко взревел от ярости. Два поручика удержали его от драки и без особых церемоний повалили на пол. Штабс-капитан витиевато ругался, требовал водки, а потом заснул в очередном пьяном кошмаре. Дроздов и даже, подзаборная, пьянь Курбыко казались персонажами сказки, очень мрачной и до безобразия реалистичной. Окружающее внезапно остановилось, застыло и капитан Морозов с удивлением отметил, что сослуживцы стали плоскими неживыми картонками в неумелых детских руках или впавшего в детство старого маразматика. Пространство приобрело перспективу, и плоские картонки превратились в забавных марионеток, которые двигались по воле невидимого кукловода, разыгрывая кровавую пьесу в трех частях: «Перекоп», «Севастополь», «Галлиполи». Этот самый кукловод на мгновение перестал дергать за невидимые нити, как бы задумался перед началом второго акта «Галлиполи» и беззвучно засмеялся. Ты смотри, как развеселился, Шекспир призрачный, видно присматривает подходящих марионеток, принимающих чужие мысли за свои.
Смех усилился, и перед глазами все поплыло. Чем язвительнее было это веселье, тем сильнее танцевали марионетки, расплываясь в густом тумане. На мгновение в дымке мелькнул женский силуэт, живой и реальный, в отличии от кукольного театра Галлиполийского полуострова. Хотелось окунуться в туман, однако женщина исчезла, оставив едва слышный аромат незнакомых благовоний. Казарма опять стала реальностью и утонченность запаха, словно по волшебству, превратилась в портяночную вонь, смех перешел в грубоватые шутки Дроздова, которые «тройным петровским загибом» послали в далекие страны призрак женщины, смешливого кукловода и размышления о бренности бытия.
