— Спокойной ночи, проводник! — раздался мелодичный голосок, и Олаф почувствовал, что погружается в сон.
Он уже не слышал, как девушка едва слышно напевает:
— Свет потух давно вдали.
Спит весь мир, и я одна.
На окраине земли
Загорается звезда.
Веришь мне — закрой глаза,
И лети туда, где ночь,
Где вчерашняя слеза
Улетает в небе прочь.
Свет ночной остудит в нас
Чувства, что рождает день,
Обнажая без прикрас,
Что обычно скрыто в тень.
Утро в Лесной Заманнице выдалось светлым и тёплым. Пение птиц доносилось со всех сторон. Казалось, каждая птаха считала себя обязанной спеть хвалебную песнь Жизнеродящей, и норовила перещеголять по громкости и количеству трелей своих пернатых приятельниц. Чад выгоревших дотла камней полностью выветрился, и его заменил аромат разнотравья. Цветы тянулись к солнцу и нежились под его лучами, испуская благоухание, недостижимое даже для самого искусного парфюмера.
Олаф приоткрыл глаза, бесшумно приподнялся и выскользнул из дупла наружу. Потянулся от души, до хруста в костях. Всё тело задеревенело, и вот мелкие горячие иголочки пробежали по конечностям, заставляя морщиться и топтаться на одном месте. Покончив с разминкой, юноша подставил лицо солнечным лучам, пробивающимся сквозь ветви деревьев, и коротко поблагодарил Жизнеродящую за приют и новый день. Обычно он этого не делал, но сейчас почему-то захотел. В этом было что-то символичное: словно бы ставил точку в конце одной своей истории и начинал другую.
Олаф вдруг поймал себя на желании отложить путешествие на неопределённый срок, забыть о Темьгороде, поселиться в этом дереве и затеряться на лоне природы. Проводник прекрасно знал, что Летта вряд ли согласится на это. Даже если он пообещает не покидать её в этом тесном мирке. Ведь тогда у неё не будет ни средств к существованию, ни привычной жизни. Хотя — разве они есть у девушки сейчас?
Весь в раздумьях, Олаф бесцельно шёл вперёд, изредка отводя ветви от своего лица. Решил, что вернётся к Летте только с продуманными фразами, которые отвратят её от решения похоронить себя в Темьгороде. А слова, как назло, не приходили в голову. Почему Летта просто не может отказаться от навязываемого брака? Что за причина ведет ее в приют для изгоев?
Что-то постороннее, тревожащее, чуждое духу Лесной Заманницы прервало размышления Олафа. Сначала он, словно в полусне, сделал ещё несколько шагов вперёд. Потом остановился и принюхался. Обычное человеческое обоняние не подсказало ничего нового. А вот дар выдал, что неподалёку множество людей — и с самыми разными эмоциями. Полная мешанина запахов, какофония настроений и чувств. Концентрированная до такой степени, что было сложно вычленить что-то отдельное. Словно вчерашняя туча — черная, неумолимая.
