Летта же, казалось, совсем не обращала внимания на смятение своего спутника. Она разломила гриб на две половины и протянула одну Олафу. Съев лакомство, оба улеглись по разные стороны от безопасного мерцающего пламени горючих камней. Вонь забивала ноздри и мешала спать. Но не только она. Мысли. Прокручивая про себя рассказ Летты о её раннем детстве, знакомстве её родителей друг с другом, юноша искал какое-то ускользающее несоответствие.
— Летта, а ваш отец, — проводник запнулся, — как он выглядел?
— Простите? — удивилась девушка.
— Ну, вы рассказывали, что ваша мать была очень красивой. А отец? — пояснил молодой человек. — Вы похожи на него?
— Нет, — она грустно покачала головой. — Я не похожа ни на одного из родителей. Они были очень красивыми и яркими. Конечно, каждый ребёнок может так сказать про мать и отца. Но в доме дяди висит их портрет, написанный в дни нашей трагической осёдлости. На мне, видимо, красота родителей выдохлась. Я словно нераскрашенная заготовка кукольника. Отец завешивал все зеркала, чтобы его дочь не пугалась своей внешности. В доме дяди зеркала не прятали. Когда я стала взрослее, мне нравилось порой смотреть на себя и представлять, как цвета возвращаются, насыщают кожу, глаза, губы. Я брала уголь и рисовала себе брови и ресницы.
— И как?
— Ужасно! — она засмеялась, без обиды или раздражения. Впрочем, вонь камней перебивала все прочие запахи.
— А служители Храма… Почему они не тронули вас? Неужели только из-за вашей внешности?
— Ну, увидев меня, служители, думаю, несколько разочаровались. Кто же будет приходить в Храм, где служит чудовище? — Летта почти хохотала, её глаза блестели в свете костра, и казались озаряемыми магическими всполохами.
— Вы — не чудовище! — сказал юноша с жаром.
— Ну, значит, ожившая статуя, — она шаловливо замерла в полной неподвижности, даже дышать перестала. А потом резко вскочила, выбросив вперёд руки с растопыренными пальцами. — Согласитесь, пугающе!
Ребёнок. Утомлённый дорогой. Сонный. Почти поддавшийся власти ночной истомы. Угомонившийся после своего выпада.
Наверное, Летта уже спала. А Олаф отчаялся хотя бы задремать. Сон никак не приходил. Что-то неясное трепетало в душе, горячей волной охватывало сердце и заставляло его биться чаще. Юноша встал, подложил горючих камней в костёр, потом подкинул еще пару клыков недоеда в надежде, что простуда его спутницы не перерастёт в тяжёлую лихорадку. Снова лёг на своё место, одну руку подложив под голову, а другую вытянув в сторону. И наткнулся вдруг на тонкие пальчики Летты. Они сначала метнулись в сторону, а потом вернулись доверчивыми котятами, пожали легко и невесомо, и замерли в приятной близости.
