Олаф тем временем отправился на поиски места для ночлега. Слухи не обманули: чуть правее от тропы в глубине перелеска обнаружилось могучее древнее дерево с широким дуплом. Оно медленно покачивало мощными ветвями, словно привальщик, подзывающий гостей. Юноша поразился его размерам. Даже оставленный домик на станции, наверное, уступал этому исполину. А уж каким клювом было выбито в нём дупло — страшно представить. Впрочем, могло вполне оказаться, что над деревом просто поработали природа и время.
Олаф убедился, что дупло вполне пригодно для ночлега, подозвал девушку и подсадил внутрь, а сам отправился собирать топливо. Искать в сумерках серые камни оказалось не самым простым делом. Спотыкаясь о выступающие корни, юноша то и дело вполголоса поминал Мракнесущего. Хорошо, что Летту потерять было трудно: аромат ожидания разносился по перелеску, подобно запаху свежего огурца в начале сезона. Наконец, карманы куртки порядком оттянулись. А за пазухой пригрелся особенно лакомый в это время года мерцающий гриб. Его ели сырым, по вкусу он скорее напоминал сочный фрукт и вдобавок хорошо утолял голод.
Олаф легко запрыгнул в дупло и замер от неожиданности. Летта не теряла времени даром: развесила то тут, то там сырые вещи для просушки, влажной шкурой недоеда прикрыла вход, переоделась в собственное платье, до сих пор упакованное в тугой свёрток и каким-то чудом оказавшееся сухим. В полумраке её внешность словно обрела краски. Брови, ресницы и глаза стали темнее и выразительнее, чем были. Силуэт вдруг показался грациозным, гибким, пленительным. Это была та особая, благородная красота, неброская, но незабываемая. У Олафа перехватило дыхание. Он вытащил мерцающий гриб и молча протянул Летте, ибо никакого другого подарка просто не оказалось. А сам присел на корточки и принялся разжигать горючие камни, стуча ими друг об друга и высекая искры. Юноша надеялся, что краску, затопившую его лицо, не будет видно.
Огонь скоро разгорелся, и сумеречный морок исчез. Вновь стала видна некрасивость девушки, но проводнику словно сняли пелену с глаз, и он видел Летту в её новом и неожиданном для него обличье. Краски жизни, проявившиеся так небрежно и коротко, всё же оставили свой след. Бесцветность Летты казалась искусственной, хотелось раскрасить эту противоестественную белизну. Добавить кармина в губы, зелени — в глаза, а для кожи смешать розовую, жёлтую и синюю краски в нужной пропорции — и чуть-чуть разбавить водой. Волосы, наверное, трогать не стоит, но брови и ресницы хорошо бы сделать потемнее. Олаф вспомнил уроки живописи, которые посещал когда-то. Сейчас знания всплывали из глубин, подобно пузырькам воздуха, стремящимся к поверхности воды.
