— Вольно, говорю. Садись, племянник.
— Есть садиться, господин военный…
— Молчать!
— Есть молчать!
— Изэль, ну хоть ты на него повлияй, на солдафона!
— Он с вами шутит, — объяснила женщина. — Реализует свое подавленное чувство юмора. Гай, не злитесь на Марка! Он всегда шутит так, что хочется треснуть его сковородкой. Кого любит, над тем и подшучивает. А кого не любит, тому не позавидуешь.
— Тебя он хоть любит?
— Любит, если не шутит. У вас в семье все шутники, кроме дедушки Луция.
— Да ну тебя! Папа — природный клоун.
— Клоун, — согласилась Изэль. — Это совсем другое дело. Над его репризами смеешься…
Тумидус не был уверен, что вполне понял реплику Изэль, но счел за благо промолчать. Астланка по происхождению, дочь безумной Астлантиды, воздвигнутой на энергии человеческих жертвоприношений, Изэль Тумидус, в девичестве Китлали, до сих пор оставалась загадкой, вопросом без ответа. Впрочем, сегодня военный трибун надеялся получить кое-какой ответ, в идеале положительный. Слишком многое в его расчетах строилось на жене племянника. Зависимость от кого-то, пусть даже от родственников, бесила Тумидуса, доводила до белого каления. Но ради спасения Папы Лусэро он готов был пойти на любое унижение.
— Вы без дочки? — сменил он тему.
— Белль у дедушки Луция, — объяснила Изэль, подсаживаясь к столику. Помпилианское имя Белла она произносила на астланский манер. — В смысле — у прадедушки. Они друг друга обожают. Он учит ее объезжать лошадей, а она его — находить общий язык с девочкой-подростком. В этом возрасте девочки хуже бешеных кобыл. Где сядешь, там и слезешь.
— Получается?
— Лучше, чем у меня. О Марке вообще речи нет…
— Бармен!
Повинуясь жесту военного трибуна, бармен материализовался у столика, будто джинн из сказки. Вообще-то, в баре для заказа требовалось самому подойти к стойке — официанток на крыше не было, а бармен не снисходил к разносу напитков и закусок. Хочешь обслуживания? Спустись вниз, в ресторан, там тебе спляшут качучу с подносами. Но Гай Октавиан Тумидус за те несколько визитов, которые он успел сделать в бар, меняя спутников как перчатки, — о, трибун вызывал у бармена неподдельный интерес. Опять же ягуар…
Ягуар пришел с Марком и Изэлью. В меру упитанный зверь, в самом расцвете сил, хищник лежал у парапета и зевал во всю пасть. Это был единственный посетитель бара, в ком бармен не заподозрил любовника военного трибуна. Ойкумена велика и толерантна, в ней сыщется место любой утехе, любой шалости, но в данном случае воображение бармена давало сбой.
