Но нет, не оторвалась…
Рука лежащего бедняги, откинутая над головой, дернулась. Беззвучно полыхнуло, и на краю леса, за огородом, метрах в двухстах, рухнули сосны. Штуки четыре.
Антон осторожно выкрутил из руки беспамятного странного посетителя странное оружие. Потом подобрал штуку, которая смахивала на телевизионный пульт с единственной клавишей. Покрутил, осмотрел, пробормотал: — Попробуем, — и, направив на существо, отдыхающее в ботве, нажал кнопку. Вылетевший белый шарик развернулся в помятую простыню и, мультяшно вращаясь, закутал уродца в белый кокон с торчащей в головах удобной тканевой ручкой.
Тоха затащил куль в прихожую.
Танечка, которая с ружьём, спросила — Там что? Он?
— Да, Таня, он.
— И зачем ты его сюда?
— Допрашивать буду. Он каким-то боком причастный к вашему раздвоению.
— Ты его лицо видел? Как ты с ним будешь разговаривать? — Спросила вторая.
— Ну… Не красавец, конечно. Но с лица воды не пить. Разберёмся.
Антон затащил мешок на кухню, выдвинул на середину стул, и усадил на него куль. Потом вынул из-за пояса нож и аккуратно взрезал ткань на месте головы. Урод уже очнулся и обеспокоенно глядел на людей. Потом, заметив на столе свои пульт и пистолетик, уставился на них сосредоточенно.
Антон отрицательно поводил пальцем: — Даже и не думай.
Подтащил табуретку и сел напротив, упёршись тяжёлым взглядом в лицо пленному.
— Ну что? Будем говорить, или как?
Чудище, как-то понятливо очень разумно, на него посмотрело и указало взглядом на неразрезанный на туловище мешок.
— Освободить?… Ты нас за дураков-то не держи!
Тот замер и долго недоуменно смотрел на Тоху. Потом будто что-то понял. Замотал головой из стороны в сторону и зачирикал как воробей.
— Просит руки освободить, — обернулся Тоха к женщинам.
— Может ему ещё и ружьё отдать? — поинтересовалась одна.
Антон повернулся к мешку, недобро усмехаясь.
— Значит, ты решил нас на дурика взять? Гадёныш. — Коротко размахнулся и врезал чудищу по утюгу. Лицо, внешне смахивающее на каменное, оказалось мягким. Из разбитого носа потекла белая жидкость.
— Тошь, — сказала Танечка с ружьём, — Ты это… Не психуй.
Тоша пояснил: — А я и не психую. Так положено. Чтобы этот, — он кивнул на спелёнутого, — осознал серьёзность ситуации.
Пленник истошно чирикал и водил мордой вверх и вниз, указывая глазами то себе на грудь, то поднимая их к потоку дёргаными движениями.
Антон вроде что-то сообразил. Приподнялся и прикоснулся рукой к голове уродика. Тот радостно и часто закивал и опять зачастил: — Чирик, чирик. Птичка, твою мать.
