Степан шел домой, загребая сапогами. Его разморило от ходьбы, от разговора, а возможно — ослабел от вчерашнего, и на Черный омут рукой махнул.
— К ядреной бабушке, — бормотал, вступая на свою тропку в уже поднявшейся ржи. — Все, Танька, завязываю…
Он подвернул к реке. Воды за месяц заметно убыло, несмотря на дожди. Вода устоялась — парная, темная, подернутая под берегом зелеными блюдцами листьев. Кое-где и кувшинки торчали. Рыба не клевала, да и становилось ее с постройкой моста и шоссе все меньше. (Давно ли Степан стрелял шелешперов с березы? Во, какие ходили под горой — как подводные лодки.)
Вот и место под конюшней, которое поминал Безрукий. Серая, длинная, разваленная постройка и сейчас красуется на взгорке — в колхозе были добрые лошади, но их мобилизовали на войну, а оставшихся одров отобрали оккупанты. Четырех жеребят только спасла тетя Кланя.
Из конюшни сделали коровник, а когда коров перевели на совхозные фермы, в державшейся еще половине летом ставили телят, чтобы использовать здешние выгоны. Но место на бережку с ракитами и прибитой намертво тропочкой до сих пор называлось «под конюшней».
Под ракитами омуток, а была самая глыбь для купанья и водились выдры. Сколько Степан пересдавал их в Охотторг до войны! Если сбыть на сторону, шкурка выдры стоит черт знает сколько, но он не любил мараться. Тут сдашь — и спокоен. Все равно всех денег не заработаешь, говорил дед Иван. Иногда и теперь он получал разрешение на одну-две выдры, и зимой брал их на снегу, когда звери переселялись с места на место: идет самочка, а за нею весь выводок — по глубокой такой траншейке. Тут ее и берешь.
В омутке играла щука — припозднилась с ужином, зубастая, — ребятишки, поди, до крайнего часа бороздили речку, прощупывая руками траву в ней.
Степан постоял, глядя в темную воду, закурил, думая, насколько же изменилась жизнь за эти годы. Бывало, в начале лета, пока не мололи на мельнице, воду спускали сквозь слани, и вода в реке была небольшая, на той стороне горбом выдавался белый Барский песок. Когда-то холстовские отрабатывали отцу Карпа Иваныча барщину. Барина Степан не помнил, но помнил Барский песок и дом с колоннами в лесу — к пионерам ходили на костер и на волейбол. Жили в лагере и отдыхающие с завода — ходили и к ним на танцы. Там первый раз увидал Степан девку в брюках ниже колен — «гольфами» назывались — и очень удивился… А теперь все девчонки в деревне и дочки его носят брюки, то узкие, то широкие, а спортивные треники даже бабы уважают.
