— Привет, сосед!
— Здорово! Ты чего это без ружья?
— Так, походил тут. Да ничего нету — неинтересно.
— А я видал — две крякуши в этом болоте живут. Чего же твои собаки не подняли? А как в лес взойдешь, тут кабаны все копыром поставили — жутко даже. Я и телят туда перестал гонять.
— Кабанов уйма.
— А как же, я встрел в том годе тридцать пять штук — разве не говорил? Вышел на поле, где у нас солома овсяная в буртах, смотрю — идут: впереди эти, свиноматки, за ними молодняк, а потом боровья. Звери! Я стою с палкой и считаю. Тридцать пять штук насчитал.
— Я думал — тут овсы по колено. А гляжу — одни остья. Хоть бы подрасти дали, добро переводите — травы мало? Трава вон нынче — курица не пройдет, — неодобрительно сказал Степан.
— Все равно это не овес — плешь на плеши, вымок наполовину. Да начальству виднее.
— Не надоело тебе с ними? — кивнул Степан на телят.
— А куды денешьси?
— Куды? У тебя дети вон деловые.
Все бокановские дети пристроены под Москвой либо в Москве; в деревне Боканов жил с женой Иришей вдвоем, с одним или другим внучонком, ребята приезжали лишь на отпуск.
— А что проку от ихних делов-то? Подвалят нам с бабкой ребятишек, и вся хреновина. — Боканов выматерился.
Выходило, от деловых детей прибыли не было, телят все равно приходилось гонять, однако в деревню дети не возвращались. И Ириша на ферме не работала, связанная внучатами, и в полеводстве не каждый день появлялась. С другой стороны, в помощь детям Боканов держал пчел и корову.
— Говорят, Алевтина свою Женьку хочет из деревни наладить, — сказал внезапно Степан. — Я слыхал — твои подбивают девчонку. Вчерась купались да и сманывали.
— На кой она им, чтобы сманывать? Какая девочка махонькая… А чего здесь сидеть? Кому она тут нужна? Может, твой Юрка возьмет ее за себя? Теперь вот только с пропиской везде трудно.
— А почему бы ему не взять ее?
— Юрке-то? — Боканов покрутил головой, усмехнулся: — Почему-у бы… — и поглядел на Степана как на дурака. — Но, куды пошли, туды-то вас растуды! — заорал он на телят. — Гони их, Астон, наддай жару! — И, ринувшись вбок, шумя по траве сапогами, долго еще не переставал орать и ругаться.
— Ну, собака у тебя — зверь! Хватает за ляжки — будь здоров. А оскал-то, оскал. А ты говоришь — комнатная… — похвалил, возвратившись.
Степан молчал. Давно уже что-то сломалось между ним и Бокановым, и всякий раз, сталкиваясь, он искал повод уйти.
А Боканов, поглядев пристально, вдруг проговорил:
— А помнишь, после войны мы с тобой под конюшней сидели в лопухах, а девки купались на той стороне? Во, было кино!.. Да-а, Степан, вот мы почему-то поторопились тогда, женились скоро. Я, конечно, не жалуюсь, у меня баба неплохая, и жизнь уже прожили, но вот думаю: ведь мы с тобой зачем-то не женились на своих девках, взяли невесть откуда… а сыновьям наказываем…
