Вдоль стен расположились ряды стульев, какие обычно бывают в кинозалах, — уставшие игроки могли устроиться здесь на отдых. Откуда-то из-под потолка раздавалась динамичная клубная музыка. В углу притаилась стойка бара вместе с барменом — молодым длинноволосым парнем в полосатой рубашке, однотонной красной жилетке и обычных брюках. Это что, такая униформа?
— Хочешь что-нибудь выпить? — спросил ухажер, расплатившись в кассе и подведя меня к свободному столу цвета зрелой зелени.
— Если только сок, — промямлила я.
— Как скажешь. А я с твоего позволения буду пиво.
Вдруг я решила признаться в своем грехе:
— Ром, я ведь играть не умею.
Он хихикнул:
— Я тебя научу. — И пошел к стойке.
Я маленько постояла в нерешительности, затем обернулась и нос к носу столкнулась с Пашей Самойловым. Он был с длинноногой шатенкой, несмотря на то, что по словам Кати, души во мне не чает. Ко всему прочему, любовь ко мне абсолютно не мешала ему обнимать девицу за плечи. Вместо «привет» я протяжно охнула, пялясь на шатенку и неожиданно для себя ощутив укол ревности. Впрочем, наверно, так всегда бывает, когда кто-то безумно любит тебя одну, любит-любит, любит-любит, а потом — о-па! — и он любит уже другую.
— Привет, — сконфуженно выдавил из себя Павел и, опустив вниз карие глазки, покраснел. И чего он так смутился?
— Привет, — наконец-то поздоровалась я. — Как делишки-рукавишки?
Паша хихикнул и ответил:
— Нормально. Вот сестра двоюродная из Тюмени приехала погостить, — кивок в сторону шатенки. Стало быть, сестра. Чего ж тогда зарделся?
Мы с сестрой уставились друг на друга, затем одновременно кивнули.
— Значит, поиграть решили, — сказала я таким тоном, точно обвиняла их в совершении какого-либо тяжкого преступления, зафиксированного в Уголовном Кодексе. Как будто сама сюда случайно забрела и играть совершенно не собиралась.
— Да, — покраснел Самойлов еще пуще. Шатенка продолжала хранить молчание. — Вот развлекаю ее, а то ведь дома сидит постоянно, жизни не видит. Родители строгие, никуда не отпускают. — Девица хмуро кивнула, не произнеся ни слова. Напрашивался вывод, что в Тюмени говорят на ином языке, а нашего она не знала.
— В этот город же ее отпустили, — логично заметила я.
— Да… А ты здесь одна? — спросил Павел, оглянувшись по сторонам, и стало ясно, что Ромку он не видел.
Я задумалась над тем, что бы такое мне ответить, как тут вернулся сам Роман, и я вынуждена была их познакомить. Им эта идея не пришлась по вкусу: руки друг другу не пожали, как было принято, лишь слабо кивнули, одарив злыми взглядами один другого. Затем Самойлов с кузиной удалились, и Роман, проводив их внимательным взором, вспомнил-таки о моем существовании:
