Вовка глядел куда-то в сторону, все такой же бледный, с густым пятном пыли на трусах.
Я больше никогда не прыгал с обрыва. А с Вовкой мы с тех пор перестали дружить.
Встретились мы с ним через двадцать пять лет случайно в одной из московских ведомственных гостиниц. Я сразу узнал его мужественное лицо, тронутое несколькими глубокими и резкими штрихами морщин, придававших его лицу еще большую мужественность.
Он был с женой и оформлял у администратора семейный номер. Заглянув через плечо в его паспорт и удостоверившись, что не ошибся, я с дрожью в голосе представился.
Он изумленно, откуда-то из глубины детства посмотрел на меня и вспомнил.
Мы сели у журнального столика в кресла, и он сказал жене:
— Соня, знакомься, товарищ детства, — в голосе его сквозило некоторое смущение.
Жена Вовки сидела напротив и натужно, сильно покраснев, смотрела на меня и скрипучим, лишенным живых тональностей голосом повторяла:
— Надо же! Надо же! Вот так встреча!
Глядя на нее, я уже стал ощущать неловкость и не рад был, что признался. А Вовка вдруг сказал жене:
— Прыгали вместе с ним с обрыва… — Голос его дрогнул, и мне показалось, что ему до сих пор еще немного стыдно передо мной за ту свою давнюю трусость.
— Надо же! Надо же! — продолжала деланно изумляться она.
— Да-да-да! — обрадовался я. — Прыгали…
— Ну, кем ты стал? — спросил он осторожно, боясь, очевидно, что я достиг большего, чем он.
— Да так, — смутился я. — Физик… Дежурный научный руководитель на атомной критсборке…
Не знаю почему, но мне неловко было говорить о своей профессии атомщика, по тем временам редкой и вызывающей при упоминании о ней не столько удивление, сколько опаску.
— Да, да, — сказал он, поджал губы и понимающе покачал головой. Лицо его стало скучным. — А я директор завода в Сибири. — Он встал и протянул руку, покровительственно улыбнувшись. — А ты все такой же рисковый парень. Все прыгаешь… — сказал он на прощанье и, подумав, добавил: — Заходи между делом… Мы здесь на неделю.
Последняя его фраза прозвучала одолжением, и я ощутил саднящее чувство в груди.
Они удалились в свой номер и когда поднимались по лестнице, я слышал, как Вовкина Соня ехидно захихикала в ответ на что-то, сказанное им. Я почему-то подумал, что смеются надо мной.
«Ну и черт с вами!..» — мысленно воскликнул я, закурил и вышел на улицу.
«Рисковый парень… Рисковый парень»… — вертелись у меня в голове Вовкины слова. — Да, все прыгаю, все прыгаю…»
Вовка оказался прав. Человек не может изменить себе. Что-то таится в человеке, будто второстепенное. Дремлет до времени, как рецессивный ген, чтобы потом внезапно обнаружиться и поставить свою роковую мету.
