Тут Вовка спокойно сказал:
— Пойдем прыгать.
Я глянул на него. Лицо у него было мужественное, уверенное, спокойное.
Когда мы пришли, Юрка еще был на обрыве.
— Хотим прыгать, — сказал я, испытывая неприятную слабость в ногах. — Научи…
Вовка спокойно стоял и молчал. Ни капельки страха не обозначилось на его мужественном лице. А я лез из кожи вон, оживился, угодливо лепетал что-то, восхваляя Юрку, проявлял, так сказать, инициативу.
— Чего тут учить, — сказал Юрка, — глядите.
Он разбежался и, сильно оттолкнувшись, взлетел в воздух. Я подбежал к краю обрыва и к ужасу своему увидел, что он не так круто обрывается к реке, как казалось со стороны, но имеет некоторый уклон. К тому же меж основанием обрыва и срезом берега еще проходила тропка с полметра шириной.
Юрка снова появился на обрыве и спокойно предложил:
— Ну чего же вы? Валяйте… Только сильнее толкайтесь, а то и в землю головой можно.
Вовка медленно подошел к краю обрыва, глянул вниз и отошел для разбега.
— Сильней толкайся, — снова сказал Юрка, — а то влупишься в землю.
Мужественное лицо Вовки было бесстрастным. Только, может быть, совсем чуточку побледнело.
Вовка решительно разбежался, но у самого края притормозил, сел на толстую задницу и, подняв клубы пыли, несколько метров съехал вниз по склону, зацепился руками за бурьян и вскарабкался наверх. Он подошел к нам и, отвернувшись, молча встал в стороне. На этот раз он был бледен. На черных, туго обтягивающих зад трусах его жирно отпечаталась пыль со склона обрыва. Мне стыдно было смотреть на него.
Я решительно начал разбег, но, подбегая к краю обрыва, почувствовал, что ноги и тело мое теряют упругость и становятся вроде не моими. Но я одновременно не допускал и мысли, что сяду на задницу и проделаю Вовкин путь. Эта мысль была мне противна до тошноты.
Далеко внизу сверкающая рябью вода реки казалась чужой и страшной. Я неловко оттолкнулся, мешком полетел головой вниз и, ощутив лицом жгучий удар, вошел в воду в вершке от среза берега. Мне определенно везло. Под обрывом глубина всегда начинается сразу.
Я взобрался на обрыв, хватаясь руками за теплую, зернистую на ощупь, осыпающуюся землю, за жесткий, выгоревший на солнце бурьян, казавшийся мне чужим и враждебным. Меня поташнивало. Юрка тронул меня за плечо.
— Молодец! Теперь будешь запросто прыгать. — И, поглядев в сторону Вовки, добавил: — Рожденный ползать летать не может…
И в следующий миг разбежался и покинул нас, взлетев в голубое небо упругой ласточкой.
