По характеру честолюбивый, Гнездилов не мог простить обиды и уже обдумывал, как бы проучить Гребенникова. "Конечно, силой власти нельзя сразу брать — скользкий путь. Надо как–то осторожно, исподволь… Но, может, Гребенников просто пошутил спьяна? Нет, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме. А его надо призвать к порядку", — порешил Гнездилов и, выбивая пепел, постучал трубкой о ракушку, в которой, если поднести к уху, всегда слышался шум, напоминавший морской прибой.
Но месть, как бы она ни была жестока, еще не дает морального удовлетворения, тем более если она уготована тому, кто сам может показать зубы. Николаю Федотовичу начинало казаться, что ввязаться в драку сам долг чести повелевает, но пока этого делать нельзя.
"Что из того, если я с ним тяжбу сейчас затею?" — спрашивал себя Гнездилов, и словно чей–то спокойный, уравновешенный голос отвечал: "Никуда не годится! Ты начнешь его прижимать, а он тебя… И заварится каша. Дойдет до командования округа… Ну, ясно, этим не замедлит воспользоваться и Шмелев… Вызовут на Военный совет, дадут обоим трепку. А потом доказывай, что ты прав… Добрый авторитет годами добывается, а потерять его можно сразу. Нет, надо сначала силу обрести… полную власть! Вот тогда уж меня голыми руками не возьмешь!"
И Гнездилов решил упрятать на время обиду.
Утром, как всегда, Гнездилов пришел на службу рано. Его подмывало вызвать Гребенникова. Он снимал телефонную трубку и снова клал ее на место, ждал, не позвонит ли он сам. Потом наконец не выдержал:
— Гребенникова мне! — зычно произнес Он в трубку. Минуту подождал и вдруг заговорил совсем изменившимся, мягким голосом: — Доброе утречко, Иван Мартынович. Ты что же, батенька, не звонишь и не заходишь? Заглянул бы, дельце тут есть важное. Обкумекать нужно… А? Ну, рад, рад…
Не заставил себя ждать Гребенников — пришел подтянутый, чисто выбритый, отчего заметнее стала ямочка на подбородке. Встретившись с его глазами, Гнездилов добродушно улыбнулся, будто впервые увидел и продолговатую ямочку, и крутой лоб, и темные, с крупными белками глаза.
— Присядь, Иван Мартынович, не к спеху, — предложил Гнездилов и подвинул стул, что с ним редко бывало.
Выдержав паузу, он заговорил:
— Как там в зимнем лагере? Морозы закрутили, беды бы нам не нажить.
— Собираюсь поехать. Велел машину заправить.
— На ночь глядя! Отложи, может, утихнет вьюга.
У Гребенникова отлегло от сердца. "Что это с ним? Вчера вскипел, а сегодня такая вежливость…"
