– А как насчет того, чтобы объяснить это мне? – спросила Райерсон. – Кто они, ваши жертвы?
– Просто люди какие-то, – ответил Мэллори.
Слова прозвучали слишком поспешно и небрежно, хотя и не очень дерзко.
– Как вы с ними познакомились?
– Уже не важно, – сказал он. – Лишь бы они легли в освященную землю. Это меньшее, что можно для них теперь сделать.
– Хорошо, что вы хотите, чтобы они были погребены по христианскому обряду, – заметила она. – Но нам будет трудно их опознать.
– Не нужно их опознавать. Только освятить.
Она нахмурилась:
– Что это значит?
– Это значит, что их души не упокоятся, пока тела не похоронят должным образом. Я сделал все, что мог, но этого мало. Это не избавит их души от вечных мук. Это все время на меня давило.
– Поэтому вы признались?
Мэллори наклонился ближе к решетке камеры:
– Дьявол очень силен, мэм. Но я просто больше не мог этого делать.
– Мы нашли комнату под вашим домом. И вещи – куртки, рюкзаки, все остальное. Они принадлежали жертвам?
– Да, мэм.
– Прямо сейчас криминалисты изучают эти предметы. Мы сопоставим все данные и узнаем, кто эти люди – кем они были, – но для суда будет иметь огромное значение, если вы сами скажете.
– Нечего мне сказать, – ответил он. – Честно говоря, из головы вылетело, мэм.
– Как вы с ними познакомились? Откуда они взялись?
– Кто ж теперь вспомнит? – едва слышно прошептал он, поднял лицо и встретился с Джилл глазами – его взгляд оказался неожиданно мягким. – Не хочу расстраивать вас еще больше, мэм, но столько времени прошло, а память у меня уже не та.
– Вы закрасили окна, – сказала Райерсон, – зачем?
– Чтобы ничего не было видно, – объяснил он.
– А кто мог заглянуть? Полицейские?
Мэллори пренебрежительно махнул рукой, хотя даже этот жест выглядел каким-то деликатным и робким. Тем не менее она поняла, что этого человека никогда не волновала полиция.
– Символы на стенах, – продолжала она, – это вы их нарисовали?
– Да, мэм.
– Кровью?
– Да, мэм.
– Кровью жертв?
– Нет, мэм. Своей.
– Что они означают?
– Ничего они не означают, – в голосе Мэллори впервые прозвучали нотки раздражения. – Они там, чтобы освятить. Разве никто из вас не заметил? – мужчина подался вперед, деревянная скамейка заскрипела под ним. – Вы здесь всю жизнь живете, мэм?
– Я из Кетчикана.
– А, – Мэллори откинулся назад. – Великая Вонь.
– Верно, – сказала Райерсон.
Так название города переводилось с языка индейцев-цимшиан. А все из-за дикого лосося, дохлыми тушками которого переполнялись реки во время нереста.
