— Н… Ноэль, — обессилевшая друидка повисла на плече мужчины. Она рыдала. Её слезы горячими ручьями заливали измазанное в крови лицо вора. — Что происходит? Я не понимаю… Я ничего не понимаю. Кто эти люди? Кто они?! Убийцы… убийцы… столько смертей… столько смертей…
— Успокойся.
— Где отец? Где Хадвар? Я больше не могу сражаться. Я не чувствую Сердца. Я не понимаю. Оно не здесь…не со мной, скрыто…оно скрыто…
— Это уже не важно.
— Я… ккк, — Ада запнулась на полуслове. Из её рта вытекла струйка крови. — Мне…больно, Ноэль. Почему… мне больно?
Она опустила взгляд:
— Что…это?
— Это нож, Ада.
— Почему…во мне?
Он не ответил.
— Почему…?
В её светлых глазах отразилось детское удивление. Они просили его. В них светилось искреннее желание услышать ответ на один единственный вопрос. Уголки её губ подернулись от слабого негодования. Они спрашивали, почему он заставляет её ждать. Почему…?
Легким движением он вытащил кинжал из тела и перерезал ей горло.
Светало. У одинокого дуба стягивались остатки боевого отряда наёмников. Утренняя свежесть пропиталась едким запахом гари и соленого пота. На измазанных копотью лицах играли мрачные улыбки; а воспалённые адреналином тела подрагивали от остаточного возбуждения. Дикий хохот, бранные песни и гортанные пересказы изощренных убийств разлетались по холму. Пара головорезов с упоением делили добычу. Другие лениво оттирали измазанное в крови вооружение. Кто-то тихо всхлипывал, прижимая к груди окровавленную культю и вспоминая верную руку.
От ветвистого дуба отделилась внушительная тень, и два десятка распалённых ночным налётом воинов тотчас почтительно стихли. Наступившую тишину дробил только мерный лязг одиноких стальных сапог. Над склонившимися головами неспешно шествовал закованный в черное железо латник. Провожаемый опасливыми взглядами, похожий на ожившую каменную глыбу, он внушал им трепет. Кольчужная рубаха с натугой пыталась сдержать бугрящиеся мышцы. Казалось, одно неверное движение, и железные звенья лопнут под напором стальной плоти. Но неверных движений не было. Вес массивной брони нисколько не умолял упругости его шага. В сравнении с умолкшими разбойниками, он был сродни волку, забредшему в стадо испуганных овец. Шаги смолкли.
— Встань, — колосс остановился напротив однорукого наёмника.
— Г…г…господин, — поскуливая над своим обрубком, мужчина поднялся на трясущиеся ноги. Его роста хватало только на то, чтобы уткнуться носом в испещренный рубцами и вмятинами нагрудник воителя.
