— Засада, братцы! — закричали внизу на лестнице. — Оцепляй дом, бей по окнам! — кричал урядник с перебитым носом.
…Маруся отстреливалась против целого отряда.
На улицах Новороссийска шла в это время расправа с красными.
Тяжело раненые красногвардейцы были выброшены на улицу из госпиталей. Жалея патроны, белые крошили раненых шашками, топтали копытами коней, бросали под колеса паровозов, топили в море. Это была ярость шакалов.
…У Маруси кончились патроны. Она лежала в крови, почти без сознания.
Раненую, ее вытащили на улицу и бросили у стены дома. Палачи, ругаясь, выстроились перед нею в шапках, лихо заломленных набекрень.
Залп их был труслив и нестроен.
Была весна двадцатого года.
У помещения, где когда-то находился партийный комитет, остановились три бойца. Один из них, матрос, снял с головы бескозырку.
— Здесь, — сурово сказал он, на этом месте они убили нашу Марусю.
Бойцы обнажили головы. Матрос продолжал:
— Жалкие гады! Они думали, что дело, за которое поднялись миллионы, дело, за которое боролась Маруся, можно уничтожить.
Красные войска, сбросив остатки деникинских банд в море, занимали Новороссийск.
Внизу, в подъезде Гранд-отеля, громко хлопнула дверь.
Ксения вздрогнула, вскочила с кресла и долго прислушивалась.
О том, что главные силы уже отошли с невинномысского фронта к астраханским степям, никто в городе не знал, даже Александр Ге — председатель ЧК.
В комнату постучался товарищ:
— Белые под городом. Сейчас выступаем с отрядом. Куда тебя направить?
Уже месяц Александр с трудом вставал с кровати. По ночам его будил удушливый кашель, а несколько дней тому назад из горла хлынула кровь.
Ксения с тревогой вглядывалась в серое, исхудавшее лицо с огромными темными глазами и запекшимися губами, и ее охватила тоска.
Александр подошел к кровати ребенка, наклонился над ним и осторожно пощупал горячий лобик дочери.
— Все то же, тихо сказал он. — Тебе придется остаться с ней. Не выдержит иначе ребенок. Да и ты сама после родов не сможешь идти. Иного выхода нет. Я убежден, что мы отобьем белых.
Она прижалась лбом к его груди и услыхала сквозь одежду, как громко бьется его сердце. С трудом старалась подавить охватившее ее отчаянье.
На фронт уходили все товарищи, уходил Александр, а она оставалась одна с больным ребенком.
За окном завыл ураган, со всего размаха так ударил ставней, что зазвенели стекла. Затем стих.
Где-то далеко загудел снаряд.
В кровати заерзал ребенок. Она встревоженно подбежала к нему. Виточка лежала, закинув за голову сжатые кулачки и подняв кверху полные ножки.
