— Э?
— Твою мать, Самюэль. Ты же не чинишь дома поломанную розетку своим тонким и коротким хреном? А почему? Током даст, вот почему. Так понятнее? Для этого есть отвертка. Я пришел в чужой дом. Там написано: «Шапку не снимать!» Я привык ее снимать. Так у нас принято, на Руси. В России. Но я ее не сниму. Чтобы морду не набили.
— Понял, — сказал Самюэль, честно подумав и помолчав. — Ты просто выразил уважуху к чужим понятиям и правилам. Так?
— Да ты чертов гений, дядя, — сказал белый и вдруг поднял руку, показывая на берег: «Смотри!»
Это была она.
Принявшая ли облик молодой чернокожей женщины, или и бывшей при смерти такой, кто теперь скажет, стояла у камня Королева Вуду. Сомнений не было ни у кого. Манчак не врал. В этом Самюэль успел убедиться. Одета она была в простое платье по моде тех лет, когда белые заперли ее на Манчаке, волосы ее падали ниже пояса, заплетенные в лавину тоненьких косичек, на руках позвякивали мелодично многочисленные браслеты, а вырез на груди позволял видеть, что на Королеве красуется еще и множество амулетов, причем, как разглядел Самюэль, недоумевавший позже, как это он умудрился сделать в свете луны, так как прожектор вдруг угас, некоторые откровенно противоречили друг другу. С острова, из-за спины Королевы Вуду, обегая бережно ее ноги, волнами, лавой пошел белый, тяжелый туман, пластами укладываясь на замершую, как стекло, воду Манчака. Королева посмотрела на камень, на подношения белого, на них самих, на полную луну — и рассмеялась.
Они никогда не слышали такого смеха — он тек, отскакивал капелью от стволов деревьев и, казалось, менял интонации, как дорогой шелк меняет цвет, струясь под лучами Солнца. Была в нем и радость, и детское какое-то удовольствие, и гордость, и повелительность в нем была. Горечь в нем была, удовлетворенное ожидание, насмешка, сарказм и искреннее веселье, дикое и бесшабашное.
Она твердой ногой ступила на воду Манчака, исчезнувшую уже под волнами белого тумана, которому тут места не было ни по времени суток, ни по погоде. Пошла к ним.
Страха не было. Обреченности тоже. Радости тоже не было.
Королева подошла к ним почти вплотную, до нее можно было бы дотронуться, приди кому из них такая идиотская идея. Белому она пришла. Он осторожно протянул руку, к Королеве и та протянула ему свою, пальцы их соприкоснулись на миг и Самюэль зажмурился.
И ничего не произошло, когда он открыл глаза. Белый самоубийца по-прежнему стоял в лодке, а Королева медленно, величаво уходила от них в лес на острове. Напоследок она остановилась и широко, гостеприимно повела рукой перед собой.
