Теперь она видела: это вовсе не улыбка, это такой оскал, и он был ей знаком, она уж наблюдала Матвея спокойным и безжалостным, он и в самом деле никогда попусту не угрожал, был хозяином своего слова. Она это обнаружила впервые после того, как старик Кудрявый — величественный профессор с окладистой серой бородой — поднял неожиданный ор на ученом совете, где Матвей обосновывал необходимость расширения работ и просил еще денег и ставок. Старик сорвался, побагровел, стал кричать:
— Глобальности захотелось! Да это один из первых признаков лженауки. Она, видите ли, мелочишкой не занимается, всякие там законники Ньютона — это для нее семечки, ей масштаб подавай, чтобы от края до края полыхало… Слышали такое, видели. Даже с самим Трофимом Денисовичем были знакомы с… Помним его великий план преобразования природы, — и тут же он хлопнул могучей пятерней по столу. — О премиях, черт вас дери, мечтаете. Не о деле — о премиях, о престижности. Хотите на эти деньги поминки по традиционным законам… Э-э, да, — он вдруг обмяк, сел и неожиданно заплакал.
Как ни странно, но речь его повлияла на совет, — ни денег, ни новых ставок Матвею не дали в тот раз, а когда совет был закончен, он улыбнулся Кудрявому, сказал:
— Ну что же, ответный удар за мной.
И он последовал, этот удар, очень неожиданный и сильный. У каждого старого профессора есть свои слабости, были они и у Кудрявого, и одна из них — его ученица, красавица Гульсара Азаматова. У нее был быстрый ум, она могла работать по двенадцать — шестнадцать часов, она всем улыбалась, никому не причинила обиды, никакого зла, и все относились к ней как к умному и славному ребенку, потому на защиту пришли как на праздник. Зал был полон, несколько человек принесли цветы. Директор, он же председатель совета, надел свой лучший венский костюм, он и открыл совет речью: ныне, мол, предстоит славное событие — Гульсаре дана возможность показать во всем блеске свой талант.
Она и показала его: не заглядывая в записи, легко и свободно изложила главное в своей работе. Приятно было задавать ей вопросы, она отвечала на них свободно, защита текла легко и красиво, хотя все понимали, какой труд лежал за всем этим. И вот уж когда вроде б стало ясно: надо закрывать прения и переходить к тайному голосованию, неожиданно попросил слово Матвей.
Он неторопливо шел по проходу к трибуне, и по мере того как двигался, в зале устанавливалась немая тишина, так что был слышен легкий скрип кожи его темного пиджака. Он поднялся, поправил водолазку на горле, и Светлана ощутила, как, видимо, и многие в зале, что сейчас произойдет нечто небывалое, уж очень страшной была усмешка Матвея на чуть побледневшем лице.
