Наверняка вы замечали если не за собой, то за другими людьми, что во время поведения «на эмоциях», как это говорят, «мозги отключаются». Эмоции подавляют сознание, во всяком случае некоторые его функции. А знаете, почему? Потому что разум — это недавнее «изобретение» эволюции, а вот эмоциям куда как больше миллионов лет! Но и эмоции — это только своеобразная надстройка над способностью чувствовать. Чувствовать — это выделять из мешанины сигналов с внешних и внутренних рецепторов нервной системы конкретные и запускать специфическое, сложное и нелинейное поведение в ответ.
Говорила ли вам мама в раннем детстве: «дереву тоже больно» когда вы пытались отодрать кусок коры или «мухе тоже больное», когда вы отрывали лапки пойманному насекомому? Так вот — враньё. Боль — сложное ощущение, «радость» испытывать которое имеют только обладатели высокоразвитого головного мозга. Так что птичке, собачке, лягушке — да, больно, а вот мухе и уж тем более дереву — нет. Кстати, у той же лягушки боль сильно, если можно так выразится, несовершенная. Хорошо это показывает знаменитый эксперимент, когда брошенное в кипяток земноводное выпрыгивает, а вот если посадить в кастрюлю с холодной водой и вскипятить — то варится заживо, не сумев распознать опасность.
Это я к чему? У червя и у насекомого нет эмоций. Видел ли я в Шраме тварей, получившихся из них? Нет. А вот у пресмыкающихся уже есть оформленные чувства, примитивные, но есть. Пожалуйста — вот и твари из них тоже в наличии. Но больше всего — зверей, у которых есть уже есть оформленные эмоции. Еще на Земле читал, что слоны, собаки и дельфины способны радоваться и грустить. А помните волков, задавших мне и ключевским в Горловине ту ещё трёпку? Вот уж кого бы я не рискнул назвать тупыми примитивными животными. Получается и правда логично: у Шрама своей воли и желаний нет, зато их более простое подобие есть у существ, становящихся измененными. Вот он, недостающий компонент для успешной мутации под воздействием Тьмы! Осталось только получить его в лабораторных условиях.
— Распишитесь, — привычно протянул мне планшет с закреплённым бланком служитель вивария. За семь дней я успел запомнить едва ли не всех рабов-помощников виталиста, отвечающего за содержание лабораторных животных, а им, в свою очередь, примелькался уже я. Сильно подозреваю, что я переводил биоматериал куда быстрее, чем другие молодые маги Жизни, но, похоже, здешние сотрудники видели и не такое на своём веку. Что ж, настало время проверить мою теорию.
