– Мама приехала? – спросил Рома.
Тетя Ната посмотрела на трещину, похожую на дерево.
– У тебя будет совсем другая, хорошая жизнь, – сказала она, – мама отвезет тебя туда, где тепло. И ты больше не будешь болеть.
– В Петербург? – спросил Рома.
Говорить было трудно, слон вернулся и стоял в углу, размахивая тяжелым хоботом.
– Не надо слона, – сказал Рома.
Натальино лицо разъехалось в стороны. В Роминых глазах запрыгали крошечные темные мушки. Они скакали и мешали смотреть, но Рома знал, что слон подошел ближе. Он чувствовал его горячее, тяжелое дыхание. Грудь расплющило от боли. Стало трудно, почти невозможно дышать. Прибежало много людей. Белая палата заполнилась белыми людьми.
Наталья сморгнула. Маринованное мясо век еле ворочалось в солончаках глазниц. Глаза болели ото всего: от света, от свежего воздуха, от чужих взглядов.
В комнате ожидания городского морга было много народу, все сидячие места были заняты. В основном были люди с маминой работы. Было много незнакомых. Выделялась группка женщин, которые называли маму Людочкой и смотрели на Наталью так, будто хотели погладить ее по голове. Какая-то молодая девица с пыльными волосами и мышиным носиком выглядела такой убитой, что кто-то спутал ее с Женей. Пришлось объяснять, что Женя приехать не смогла. То и дело к Наталье кто-то подходил и говорил про маму. Люди выглядели скованными, слова выходили плохо и казались плоскими.
Наталью отвели в комнату, где стоял мамин гроб.
– Попрощайся с мамкой, – сказала мамина коллега Ольга Федоровна и чуть подтолкнула Наталью в спину, – потом некогда будет, люди кругом. Иди, я дверь подержу.
Наталья подошла к гробу и заглянула внутрь. В последний раз Наталья видела маму в больничном морге. Казалось, что мама спит. Глубоким, очень глубоким сном. Мамино бледное лицо выглядело расслабленным и спокойным. Наталья держала маму за холодную руку и обливалась слезами. То, что лежало в гробу, было совсем другим, чужим и замерзшим. Мамино лицо, натянутое на манекен. Лицо манекена обхватывал тонкий лоскут материи, шел под подбородком, за ушами, на голове, замаскированный волосами, виднелся узелок.
За спиной тихонько кашлянула Ольга Федоровна.
Наталья указала согнутым мизинцем на лоскуток.
– Что это? – шепотом спросила она, говорить в полный голос в присутствии гроба казалось неправильным.
– Это чтобы нижнюю челюсть зафиксировать, – тоже шепотом отозвалась Ольга Федоровна, – страшно, когда рот открыт. Сразу видно, покойник.
