Я сразу узнала городок, в котором увидела Кузнечика в первый раз. Поселение выросло у железной дороги, что тянулась посреди степей и лесов в губернский город бывшей Империи, в Нижний Новгород. Медленно падали строго вниз снежные хлопья. Дворники-таджики расчищали совковыми лопатами дорожки. Вечная зима царила в городе Железнодорожном.
А над островом Манхэттен, совсем на другом континенте, из туч возникли маклауды на самолетах и врезались в две башни. Самолеты превратились в пепел, башни — в руины. Маклауды не боялись смерти, они к ней привыкли — ведь, умирая, они зарывались в землю еще на шесть миллионов лет.
В институте меня научили отличать синекдоху от метонимии, а вот искать работу и работать на ней — не научили. Работу взрослым людям не выдавали бонусом к совершеннолетию. Это было поразительное открытие. Шли недели. Я слонялась по улицам. В голову приходили блестящие идеи, которые сразу решали все проблемы, — был бы у меня, например, бездонный карман, а в нем были бы всегда деньги. Карман у меня и вправду был бездонный — в нем сами собой возникали прорехи, а вещи исчезали, как в черной дыре. Даже глаз динозавра мне приходилось сжимать в ладони, чтобы тот не исчез в кармане, не отправился вслед за всеми остальными предметами к горизонту событий. Но денег в этом кармане не было.
В городе Железнодорожном не было ни кинотеатра, ни Макдональдса. На улице Новая, в здании из светло-серого кирпича, располагался краеведческий музей, в который никто не ходил. На пешеходной Школьной улице стояли трехэтажные дома, на скамейках сидели старухи, бродили женщины с колясками, а в колясках спали розовые младенцы. Возле вокзала был рынок, где таджики-гастарбайтеры продавали помидоры и вышедшую из моды одежду. Толпилась на пятачке перед станцией человеческая очередь, ожидавшая маршрутку. А от станции тянулся заснеженный проспект, как луч, уходящий в бесконечность. На нем точками гнездились дома, сквер за оградой и старая котельная. А что было дальше, там, у горизонта, — никто не знал.
Вот уже и Кузнечик бросил свой ночной магазин и нашел работу в настоящей газете. Вот уже даже поэт Петров стал трудиться по ночам на складе. А мне по-прежнему идти было некуда — и я шла просто так, никуда и не стремясь попасть. В сквере я садилась на лавку и смотрела на памятник дедушке Ленину. У бронзового Ленина была большая умная голова и складки на брюках, которые, все казалось мне, шевелил ветер. Ленин держал в руках книгу и уже занес одну ногу вперед, чтобы сойти с пьедестала.
