Мгновенно повернув назад, он, как стрела с туго натянутой тетивы, понесся к дому. Сделал он это не из страха или нежелания идти в опостылевший хедер.
Пенек понял: начинается что-то необычное…
Пенек безошибочно почувствовал, что сегодня один из тех редких дней, когда «дом вверх дном», когда монотонный, строгий, размеренный распорядок дома неожиданно превращается в вокзальную суматоху и сутолоку.
А для Пенека — острое наслаждение, когда все летит вверх тормашками: он чувствует, как в такие дни рушится незримая преграда, отделяющая его от «детей» в «доме», — все становятся равны. В Пенеке не затухает чувство обиды за то особое положение, которое он занимает в «доме»: всех любят — его не выносят. Пенек рад тем минутам, когда в «доме» забывают, кто любим и кто ненавистен.
Причины могут быть разные: пожар неподалеку, бурный ливень, рожает жена учителя.
Главное, не повторилось бы сегодня то, что было вчера. Пенеку хотелось, чтобы внезапно наступила тьма кромешная и невозможно было выйти из дому или чтобы среди ночи вдруг стало так ослепительно светло, что всем пришлось бы подняться с постели и… тогда-то пусть все они почувствуют, каково это, все, все, и Фолик, и Блюма, и мама, и учитель… да, пусть почувствуют..
5
Пенек по-настоящему струхнул лишь позднее. Запыхавшись, он вбежал в дом.
На низком диване, в комнате, лежал отец. Странно согнувшись, он ежеминутно вздрагивал. Глаза его были полузакрыты, а ноги силились скинуть с себя дорожные сапоги. Со стороны казалось, что ноги пытаются оторваться от туловища и сползти на пол — пытаются, но не могут.
У Пенека защемило сердце, защипало в глазах, — они стали влажными, почти обжигающе горячими.
Это была не жалость к отцу, даже не любовь — это было недоумение, доходящее до потрясающей боли: отец должен быть сильным, бодрым, всезнающим, мастером на все руки, а сверх того, мудрым и знатоком талмуда, и так далее, и так далее. А вот глядите, каков отец! Лежит на диване как-то чудно, глаза закатились кверху, блестят одни белки, и его, маленького Пенека, отец умоляет о помощи…
Сейчас главное, чтобы он, маленький Пенек, как-то сразу стал большим и сильным, ибо отец… смотри, как он слаб, беспомощен, — даже сапог с себя стащить не может!
Ощерившись, готовый вцепиться в горло виновнику несчастья, Пенек кинулся к отцу, начал стаскивать с него сапоги. Он это проделал ловко и быстро, продолжая скрежетать зубами все сильнее, пока не разрыдался. Пенек не понимал, что именно вызвало в нем эти потоки слез. Он чувствовал только одно: отец беспомощен, слаб. Рыдания вырывались из груди Пенека, как вспенившееся вино из лопнувшей бутылки.
