— Ты пока уйди. Уйди пока.
На следующее утро пришла сестра Рогова, Наталья Андреевна, принесла еду, пачку чая и записку от брата. Олег прочитал:
«Тебе плохо, значит, нам обоим плохо. Тебе хорошо — обоим хорошо. Или все пополам, или дружба врозь. Рогов».
Красновидов, ничего не говоря, выдвинул ящик стола, извлек оттуда папку, на которой его рукой было написано: «Разведчица Искра».
— Вам, может быть, врача, Олег Борисович? — спросила Наталья Андреевна.
— Нет, спасибо. Передайте, пожалуйста, это, — он вручил ей папку, — Петру Андреевичу. Пусть прочтет.
Когда Наталья Андреевна ушла, он долго слонялся по номеру, подходил к столу, брал в руки телеграмму от Валдаева и много раз ее перечитывал, будто ожидал, что каким-то образом это страшное слово «инфаркт» исчезнет, лег на кровать, листал газеты, рассеянно пробегал глазами по статьям. Содержание почти не схватывалось, и он перечитывал одно и то же дважды. «Горняки Кемерова досрочно…» «Бомбардировщик с опознавательными знаками США… катастрофу… атомный груз в районе… Расследованием установлено…» Сведениями о целинных и залежных землях переполнены все газеты: «Первая целинная весна в Казахстане… горячая пора… К севу готовы». «Тысячи целинников… разных городов осваивают бескрайние просторы алтайских степей… юноши и девушки из Крыма, демобилизованные воины… с танка на комбайн».
Прочитал слово «Тюменщина» — заинтересовался. «Березовское месторождение газа… промышленная мощность достигла… Геологи ищут нефть… непроходимые топи… Недра Западной Сибири буду распечатаны». На последней странице «Правды» махнул сердитый фельетон о стилягах. А мысли все об одном, все об одном. Сложил газеты, встал, подошел к окну. Подумал: он здесь уже без малого месяц. Приехал — была зима, а теперь, гляди, отгудели колючие ветры, не дымят так дружно печные трубы над Крутогорском, сбежали с холмов в овраги талые воды. Скоро, поди, Иртыш вздрогнет, сбросит лед и двинет в поймы большой водой. Кустарники закучерявились мелкими листочками. А из окна был виден всего лишь гостиничный двор, фанерные коробки, бочки; ржавые, отжившие свой вес, койки; он словно глядел сквозь все это, сквозь двор и складской сарай и кому-то шепотом диктовал: «В воздухе еще носились запахи подснежной прели, на зорях оконные стекла заметывало легким узором морозца, но належавшаяся до устали под тяжелым снегом земля расправлялась, взбухала, подставляя бока свои щедрому, но недолгому жару батюшки-солнца».
