— С тобой гулять надо на велосипеде, мчишь как наскипидаренный.
Красновидов резко остановился. Теперь вот засела ему в голову эта самодеятельность. Чем больше он думал о предложении Рогова слиться с его ребятами, тем больше понимал, что компромисса ему не избежать. Надо отступить. Положение безвыходное. Слиться, а тем временем искать, искать.
Отдышавшись, Рогов подтолкнул Красновидова плечом, и тот, сразу умолкнув, зашагал дальше. Они пересекли площадь, где стоял театр, остановились. Небольшое каменное здание с колоннами и пятью-шестью щербатыми, тоже каменными ступеньками, справа и слева украшенными какими-то подобиями львов, служило при царе местному купечеству клубом. Рогов стал рассказывать, как некогда жил в Крутогорске богатый купец Тюнин — мужик широкого размаха. Торговал зерном, пушниной и богат был непомерно. Маленький, хлипкий, ходил — пометом от него разило, а имел любовниц. Каждой построил отдельный дом. Отгрохал церковь, школу, а сам неверующий и безграмотный.
— В этом вот здании — поверишь? — играла некогда итальянская труппа. А теперь мы! — Петр Андреевич самодовольно потер руки, посмотрел на здание, будто впервые увидел. — Хорош театр, а? Подремонтировать, покрасить — цены не будет.
Оглядывали они невзрачный театрик, и каждый думал свою, потаенную думу.
Рогов снова тронул Олега плечом, и тот послушно зашагал, уткнув подбородок в поднятый воротник пальто. Они добрались до противоположной окраины города, остановились у обрыва, с которого видна была овальная котловина строящегося стадиона. Вокруг, обхватом, естественной стеной высился таежный лес. Тайга будто инстинктивно задержала свое продвижение перед этим обрывом, чтобы не упасть с него, не изломаться, окружила это место со всех сторон, задумалась… и подсказала умному строителю: построй-ка здесь стадион, лучшего уголка не найдешь.
Закатное солнце освещало лес малиново-красным светом, и казалось, стволы деревьев охвачены пламенем. День доживал последние минуты. Миг — и пламень на стволах могучих кедров и пихт остыл, деревья стали темнеть почти до черноты, небо подернулось густеющей синевой, и только островерхие шпили пихт, громоздясь густым гребешком над лесом, продолжали еще удерживать остатки тускнеющих красок; словно рассердившись на рано уходящий день, они настороженно ждали, когда солнце осядет пониже, чтобы проткнуть его иглистыми пиками своими, и оно упадет, рассыпаясь и окрашивая густые ветви неяркой кровью своей.
