— Если город растет, — не отступал Красновидов, — самодеятельный театр устраивать его скоро не будет, ему подай профессиональный. Так?
— Так.
— А мы тут как тут!
— Деньги, Олег, понимаешь? Деньги нужны! Я не лирик, законы производства и потребления изучал по Марксу. Хочешь не хочешь, а от этого пункта нам не уйти.
— Иными словами, — мрачно заключил Красновидов, — тут замкнутый круг: мы не можем открыть театр, потому что у нас нет денег, а государство даст деньги, когда мы театр откроем? Так?
— В общем, да.
— Из этого вытекает, что театра мы не откроем вообще.
Красновидов чувствовал, как из-под ног уходит почва, и он снова и снова вспоминал раздумья, которые одолевали его в самолете, когда он летел в Тюмень: «Тщетная затея. Отбей мамонтам телеграмму и возвращайся назад».
— Что же нам, в конце концов, — метался он по комнате, — частную антрепризу открыть?
— С антрепризой в два счета прогоришь. — Рогов наливал из самовара кипяток, закрашивал его из чайника заваркой, смаковал земляничное варенье, прихлебывал из большой, расписанной цветами чашки. — Давай-ка, брат, обоснуемся, пока суд да дело, на базе самодеятельного театра. Потом постепенно, когда заявим о себе в полный голос, будем преобразовываться в профессиональный.
Красновидова такое предложение не вдохновляло. Трудно ему было сейчас так прямо выложить Рогову, что у него к самодеятельности особое отношение, он не считает это развивающееся явление искусством, в лучшем случае это, по его мнению, форма массовой культуры. Количественность в искусстве прямо или косвенно оказывает дурное воздействие на качество. У самодеятельности другие цели, иные функции, иная эстетическая направленность. Если искусство и самодеятельность воспринимать слитно, то само понятие «искусство» скоро потеряет не только свои признаки, но и смысл. Он убежден, что и Лежнев и Ермолина, да и молодая актриса Шинкарева, разделят такую позицию.
Красновидов видел иные, чем Рогов, цели. Они были сложнее и потому, возможно, менее конкретны. Им обуревало желание делать Театр. Рождать произведения искусства, которые оставались бы в душах и памяти зрителя не на день-два, а на годы, может быть на всю жизнь.
Все, пока что решительно все, чего бы он ни коснулся, заводило в тупик. Издергавшийся от дум, он хватался за пальто и шапку и уходил на воздух. Вот и сейчас, буркнув: «Пойду освежусь», вышел из избы. Рогов тоже оделся и поплелся за ним. Красновидов, сложа за спиной руки, шагал энергично, словно задался целью измерить метровыми шажищами длину улицы, Рогов семенил шажками частыми, у него начиналась одышка, но темпа он не сбавлял, шел с Красновидовым вровень, только подшучивал:
