Достала платок и уткнулась в него. Могилевская заботливо наклонилась над ней, поднесла флакончик.
— Успокойтесь, голубушка, не надо так.
Взволнованная горестным видом Лидии Николаевны, она не сдержалась и дрожащим, срывающимся голосом исторгла:
— Товарищи, да что же это такое? А? Давайте, в конце концов, обратимся с письмом в ВЦСПС, в Театральное общество. Ходить надо, просить, доказывать. Под лежачий камень вода не побежит.
— Прежде, чем просить, — встал Лежнев, — надо, во-первых, знать, о чем просить, а во-вторых, не надо истерик.
Валдаеву стало ясно: страсти хочешь не хочешь, а разгорятся. «Совет в Филях» только начался, а уже слезы. И у мамонтов нервы сдают. Красновидов сидел на диво спокойный, чуть прищуренные глаза были сосредоточены и внимательны. Взглядывал он на Валдаева и, словно улавливая его мысли, еле заметно кивал головой: не волнуйся, мол, за меня, старик, все путем, и я в ажуре. И все же Валдаев чувствовал, как дорого ему давался этот «ажур».
Зато Ангелина Потаповна сидела крайне беспокойно. Глаза ее выражали энергичное желание что-то сказать. Валдаев и это заметил.
— Ангелина Потаповна, — спросил он, — не хотите ли поделиться своими мыслями?
— Нет, Виктор Иванович. — Она даже вздрогнула от неожиданности. — Нет, я не буду. Здесь Олег Борисович, он скажет лучше. — Она вопросительно посмотрела на мужа: — Ты будешь говорить?
— Не знаю. И не тревожь себя понапрасну, не опекай меня.
Красновидов сказал это резко, как он вообще умел говорить. В его голосе никогда не звучали половинчатые, неопределенные ноты. Валдаев знал это качество Красновидова-актера, но сейчас? Что-то его выбивает из колеи, неспроста Валдаев спросил у своего друга, не смущает ли его что-либо. Смущало! В гостях у Валдаева был Томский, первый муж Ангелины. Еще одна непредвиденность, подумал Валдаев. Томский сидел и потягивал со Стругацким мадьярское. Красавец с баками и руками эпикурейца. Дела давно минувших дней, но до сих пор общества с Томским Красновидов избегал. Почему, Валдаев этого не знал, но причина тому — не ревность: Красновидов горд, бескорыстен. И слишком суров к самому себе. Возможно, Томский ему несимпатичен как человек? Да нет, пожалуй, и не это, размышлял Валдаев, Томский просто-напросто ему безразличен, а безразличие для Красновидова — чувство острое, его достаточно, чтобы не идти на контакт с тем, к кому не лежит сердце. Валдаев украдкой разглядывал их и думал: они очень разные. Томский практичен, у него завидное умение приспособиться к любой обстановке. Но он не приспособленец, он мало заботится о выгоде, о накопительстве, он, в сущности, вечный бессребреник, все накопленное моментально транжирит на себя, на друзей, на первых попавшихся знакомых. Ни одной из этих черт не найти у Красновидова. И Томский ревнив. Он до сих пор ревнует Лину, и все об этом в театре знают. Кроме, может быть, одного Красновидова. Да-а, непредвиденность, подумал опять Валдаев.
